Сборник "Чистая фэнтези"

Олди Генри Лайон

Сон представлялся фон Тирле малиновым спрутом, который присасывается к нему с восходом солнца – и долбит клювом, чмокает присосками, сжимает объятия, наслаждаясь бездвижной мукой добычи.

Вампир спит полжизни: от рассвета до заката. Фактически получалось, что Реджинальд получил в нагрузку к вампирскому существованию еще одно, тошнотворное бытие. И выхода он не видел.

Ему снилось: он корпит над делами, которые ему ненавистны. Ест пищу, от которой воротит. Пьет отраву, валяясь под заборами. Жена бросила его, дети избегали папаши. Хитромудрые мошенники

отобрали жильё. Он перебрался в подвал дома: серой высоченной коробки, похожей на склеп великана. Начал болеть. Побирался, рылся в отбросах. Харкал кровью. Питался объедками. Вожжался с такими же, как он – шелупонью. Дрался, был бит. Состарился.

Умер.

Овал Небес, как же радовался вампир Реджинальд фон Тирле, когда умер во сне! Надеялся: теперь все прекратится. Или начнется что-то другое, более привлекательное. Надежды не оправдались. Два дня он спал днем без ужасных видений. Спал, как мертвый, хотя в его случае сравнение вызывало нервный смешок.

На третий день сны начались по-новой.

То же самое, только хуже.

Второй круг ада.

Единственный ребенок родился слабоумным. Жена бросила его-спящего года на три раньше. С работы, куда бы ни устроился, гнали поганой метлой. На улице просили закурить, потом били и отбирали последнее. Жилища Реджинальд лишился вдвое быстрее. Пробовал тявкать – измордовали. С тех пор он, помимо знакомого кашля, страдал почками. В подвале объявились крысы. Рыться в отбросах запрещали соседи по дому. Стражники лупили бродягу дубинками: смеху ради. Шелупонь крала у него добытое. Возмущался – огребал тумаки.

Выпали зубы.

Пришла ранняя старость.

Смерть.

– Что это? – спросил фон Тирле у крючка-родителя, прежде чем пойти на третий круг.

Он давно уже съехал от крючка на кладбище, где облюбовал тихий склеп. Предпочитал одиночество во время дневного сна. На последней сертификации ему уже в пятый раз подтвердили чистую единицу эталона. Сказали: если за ближайший год не случится принципиальных изменений – быть Реджинальду мерным эталоном для вампиров Брокенгарца.

– Сны? – пожал плечами крючок.

Он даже не спросил, что имеет в виду «птенчик». Видимо, ждал вопроса долгое время. Вот, дождался.

– Ничего особенного. Наши, вампирские сны. Не волнуйся, приятель, ты не уникален. Этим страдает вся зубастая братия. Просто о таком не принято говорить в обществе. Стыдно. Терпи и помалкивай.

– Но ведь чем дальше, тем хуже!

– Естественно. Чем дальше, тем хуже. В сравнении с новой ходкой предыдущая кажется медом. Поживи с мое, натерпишься.

– Я не хочу терпеть!

– А что делать? Рецепта нет, магия бессильна. Ты уж поверь мне на слово: искали, пытались, изворачивались... Тщетно. Снится, и ни в зуб ногой! Терпи, дурачок...

Слабо утешен «родителем», фон Тирле удалился в родной склеп.

«Третья ходка» началась со сна, столь же неожиданного, сколь и отвратительного. Спрут цвета запекшейся крови, в белесых лишаях, забрался в гроб Реджинальда. Это уже был не плод воображения, но еще и не реальность – сон, и все тут. Вампир спал, и видел, как

он спит в домовине, в объятиях мерзких щупальцев. Спрут пожирал его целый день, от рассвета до заката. Урод не торопился. Отрывал, отщипывал, растворял, всасывал. Пропускал через себя, извергая наружу ужасные, мыслящие, страдающие нечистоты:

Когда Реджинальд проснулся, солнце давно село. Он проспал – промучился! – куда дольше обычного. Над кладбищем уже пронеслась стремительная полночь. Близился рассвет, а с ним и новый сон. От голода потроха скручивало узлами. Вампир тряхнул головой, возвращая мыслям ясность. Взлетел над оградами и памятниками – и понял, что изменился.

Облик нетопыря дался много легче, чем обычно.

Ближайшие три ночи фон Тирле исследовал собственные таланты. Клыки сделались острее, движения – быстрее, взгляд – гипнотичней. Негативная реакция на чеснок и серебро снизилась. Переварив вампира, снулль сделал его сильнее.

В Палате мер и весов Реджинальду сохранили единицу эталона. Оказалось, такие скачкообразные изменения характерны для упырей, и учитываются при расчетах. В параметры мерной единицы входила и динамика развития объекта.

Теперь фон Тирле знал: как дается некро-эволюция.

Сожрали и извергли.

Терзаясь вернувшимися снами, он в ужасе ждал: когда же придет черед «развиваться» дальше? Когда кровавый снулль прилетит не с кошмаром в щупальцах, а с желанием полакомиться беззащитной добычей?

Время шло.

Ночь сменяла день.

Явь – сон.

Снулль прилетал кушать еще не раз. Рост способностей замедлился, но тенденция сохранилась. В последнее время удавалось видеть сразу два сна: первый – про хворого бродягу в подвале, и второй – про снулля, наслаждающегося безмолвно кричащей трапезой.

– А если его убить? – спросил крючка-родителя фон Тирле, чувствуя ужас от самого звучания вопроса. – Я про снулля. Убить, изловить, заточить. Стереть в порошок. Нанять ловца-морфинита. Наизнанку вывернуть гадину! Что тогда будет?

Крючок вздохнул.

– Еще хуже будет. Да, сны перестанут сниться. Но ты начнешь деградировать: не по дням, а по часам. Облик нетопыря? – забудь, птенчик. Туман? – даже кашей не растечешься. Клыки затупятся. Взор утратит демоничность. От одного запаха осины тебя станет трясти. От чесночной шелухи покроешься язвами. О серебре я и говорить не хочу. Скажут: «Серебро!» – а ты уже весь горишь.

– А голод? Жажда?

– С этим – наоборот. Жрать захочешь, словно год из склепа не вылезал. И что самое обидное – пьешь, а оно не впрок.

– Надолго?

– Пока новый снулль не объявится. Ждать его будешь, как спасения. Понял, дурачок?

По рассказу крючка складывалось впечатление, что он говорит не с чужих слов. Уж очень дрожали когтистые пальцы родителя. И губы он облизывал: пересохли от монолога.

– Я понял, – кивнул птенчик.

Реджинальд фон Тирле, эталонная единица вампиров Брокенгарца, не знал, что однажды ему придется умолять беспощадного венатора отпустить мерзавца-снулля на волю.

* * *