Сборник " Песня, зовущая домой"
Шрифт:
— Вы, наверное, шутите, — одернул его Адам. — Я уж точно не раскрою ваше имя. А дальше сами увидите.
— Интересно, как вы могли его просить, когда он вам так неприятен, — высказала я недоумение.
Адам покраснел.
— Ради хора я бы пошел не только на это. — Я ему поверила. Сколько времени, умения и стараний он без устали месяцами отдавал хору. — И на случай, если в вашей прелестной головке таятся темные мысли, — протяжно добавил Адам, — имейте в виду, эти фотографии, что я снимал, будут очень хорошими.
Он меня убедил. Он мог быть резким и фанатичным, но хоть эти его черты и ранили, они были обратной стороной его честности. Колин был не таким. Он предпочитал слезы и поцелуи — может, эти слезы быстро высыхали, но тем не менее они были настоящими. Он был очарователен, но и у него существовали свои ахиллесовы пяты. В понедельник я узнала еще об одной. Сделает ли она свое дело? Или та его часть, которая не могла удержаться от того, чтобы не перечислить мне свои туры, выплеснется на концерте, ради которого Адам так самозабвенно трудился?
Адам тем временем изучал меня.
— Он вам уже стал нравиться, верно? Всегда этим кончается. — Его тон был философским и совсем мягким. — Я боялся этого с самого того вечера в Лондоне. — В серых глазах застыло трогательное смирение.
— О Адам! Не глупите — и не надо бояться. — Я почувствовала, что далеко зашла, и покраснела. Адам гладил мою руку. У меня появилось трогательное ощущение, что этот жест не был для него естественным. Поглаживание было стеснительное и прерывистое.
— До чего же вы были добры, Деб. — Он взглянул на коттедж. — И так быстро. Как я смогу расплатиться с вами?
— Расплатиться? Какая чушь, — торопливо ответила я. Что же касается быстроты, то это был очень небольшой коттедж, и я занималась им практически без перерыва почти три недели. И скоро должна была вернуться в Лондон. Мама нужна будет здесь, пока не кончатся банковские каникулы, но я не могла оставаться до тех пор — это были бы неоправданные расходы. — Думаю, в следующий понедельник мне надо уезжать, — с сожалением вздохнула я.
— О, как раз в те выходные я еду домой, — как бы мимоходом сказал Адам. — Время от времени не прочь повидаться со своими. Вы никогда не были в Котсуолдсе?
Я сказала нет, стараясь скрыть нетерпение и надежду, и он стал рассказывать о приходе своего отца. Судя по его описанию, там было чудесно, и какое отличное завершение пребывания в Торкомбе, если бы он… Я не позволила себе завершить мысль. Ясно было, что мысль взять меня с собой даже на мгновение не промелькнула в голове Адама.
— Йен! Не надо выше! Ты упадешь! — это я вопила следующим утром. Маленькая фигурка, мухой карабкавшаяся по голым камням на вершине не обратила на меня ни малейшего внимания.
Вершина
Пришлось долго уговаривать его спуститься с камня, и на последних нескольких ярдах он соскользнул, отчего у меня сердце ушло в пятки, а его щеки подозрительно покраснели.
Когда мы спускались к дороге, я как бы между прочим спросила, видели ли они когда-нибудь выступления отца, и с трудом поверила их отрицательным ответам.
— Он здесь это не делает, — объяснил Йен. — Он уезжает или в Лондон, или в Нью-Йорк, или в Австралию. — Австралию он произнес по слогам.
— Он ужасно важный, — в почтительном страхе прошептала Руфь. — Он не просто поет для любого.
Это признание так меня удивило, что я не нашлась, что сказать.
— А вы этого не знали? — поразился Йен моему невежеству. — Нам мама сказала.
— Это не то что пойти на пантомиму, — строго заметила Руфь, — это все делают. Мне пантомима ужасно нравится, — с сожалением добавила она, — но она довольно вульгарна.
— Да… вот как, ясно, — сказала я, совершенно ошарашенная.
— Мы не можем пойти на папино выступление, пока не вырастем, — продолжала Руфь, крепче сжимая мои пальцы, чтобы перепрыгнуть через камень. — Это не для детей, говорит мама. Говорила, — спокойно поправилась она.
— А вам бы хотелось? — не подумав, спросила я. Этого не могло быть. Кто-то, возможно их бабушка, которую я представляла себе добросердечной, но строгой, должно быть создала у них это совершенно ложное представление. Может быть, просто никогда не оказалось случая свести их на выступление Колина, но теперь, когда он был всего в сотне миль отсюда, наверняка что-то можно было устроить.
— Конечно да, — завопил Йен, — вот было бы здорово!
— Но мы не сможем. Он слишком далеко. — Последнее слово, произнесенное как всегда уныло, осталось за Руфью.
Мы спустились к дороге у автостоянки, а где были машины, там неизбежно собирались пони — стайка досмотрщиков дотошнее любого таможенного чиновника из тех, кого я видела. Пока одна голова целеустремленно просовывалась в окно водителя, другая рылась в багажнике. В карманы голова не пролезала, но для этого годился нос. Наибольший интерес представляли продуктовые сумки. Такая сумка была у меня в руках. Она содержала только книгу и непромокаемую крутку, но пони были не дураки. По крайней мере трое настаивали на проведении инспекции. Жеребята были пугливы, так что подходили всегда взрослые пони.