Сборник прозы

Хрулёв Владимир

И без слов положил голову на плаху под топор палача.

2

Андрей Курбский обласканный Сигизмундом, награждённый богатым поместьем, выходило что он предатель России. своей чести и своей души православной. Мало того, он был советчиком Сигизмунду как погубить Россию, упрекал короля его слабостью в войне. убеждал действовать смелее и решительнее. А ведь как он начинал против тирана – сам был смел и решителен. А что стало?

А стало то, что 70 000 литовцев, ляхов, прусских немцев, венгров, волохов с изменником Курбским во главе идут к Полоцку, а Девлет —Гирей с 60 000 ордой вступили в рязанскую область.

Эта последняя весть изумила Ивана. Олучил он её в пути в Суздаль, куда ехал на богомолье, каждый день ожидая грамоты от хана, который обещал ему мир и союз против Сигизмунда. И грамота в самом деле была написана ханом, но золото короля всё повернуло вспять, взяв золото от короля, хан не сдержал своего слова и напал на Россию, беззащитную в это время. так как все полки Ивановы стояли на ливонской границе.

Так что Рязань не кому было защищать. Но Рязань выстояла и все из орды крымской воины или пали в битвах или попали в плен к россиянам. Таким образом измена Курбского и замысел Сигизмунда потрясти Россию произвели лишь одну незначительную и кратковременную тревогу в Москве. Но неудачи хана в Рязани не успокоили сердце Ивана, его сердце кипело гневом и волновалось подозрениями. Все преданные, казалось бы, ему вельможи казались ему тайными злодеями и изменниками, единомышленниками Курбского, он видел предательство в их преданных взорах, а в их молчании слышал укоризны и угрозы. И требовал от них доносов. А на доносы отвечал муками для человека и зверствами. А к своему изумлению видел свои жертвы ещё живыми и ещё не умертвлёнными, то нашёл в этом предлог для ужасов – и не вдруг это началось в начале зимы 1564 года. Скорее это не началось, а продолжилось – ужас был наведён раньше, после чего Андрей Курбский покинул Россию. Ужас наращивал обороты.

Однажды, находясь в Александровской слободе, Царь среди духовенства, и бояр объявил своей собственностью города России: Можайск, Вязьму, Козельск, Перемышль, Белев, Лихвин, Ярославец, Суходровье, Медынь, Суздаль, Шую, Галич, Юрьевец, Балахну, Вологду, Устюг, Старую Русу, Каргополь. Взял себе право выбрать для себя 1000 телохранителей из князей, дворян, детей боярских и давал им поместья в присвоенных городах, а настоящих владельцев переводил в другие места. И в самой Москве присвоил себе ряд главных улиц. Для собственных услуг назначил себе в услужение дворецкого, казначеев, ключников, поваров, хлебников, ремесленников. Не захотел жить в старом кремлёвском дворце и приказал построить новый дворец на Неглинной. Что государево, а что государственное обрело разницу всем понятную. Да истребовал из казны для себя 100 000 рублей. И никто не противоречил. Что стало примером в России. Не правда ли?

А 4 февраля начались казни мнимых царём изиенников, которые буд то бы вместе с Курбским замышляли убить Ивана и его детей. Первой жертвой новых злодеяний царя стал славный воевода князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский, потомок святого Владимира, Всеволода Великлго и древних князей суздальских, знаменитый участник завоеваний Казанского царства, известный на всю Россию муж глубокого государственного ума и в той же степени христианин. Ему надлежало умереть первым, да мало того ещё и вместе со своим сыном, семнадцатилетним Петром. Оба шли на эшафот без страха, держа друг друга за руки. Сын не хотел видеть казни отца и первый склонил под топор голову. Отец отвёл сына от плахи, сказал ему последние с умилением слова: Не зрю тебя мёртвого, сын мой, любимый. Уступи место отцу. Сын послушал отца, уступил место у плахи, потом взял отсечённую голову отца и поцеловал её в губы, взглянул с улыбкой в небеса и склонил голову палачу, сказав шёпотом: Боже, сохрани меня до великого суда, до отмщения за отца, за Отечество, за Россию. И следом в тот же день и в тот же час были казнены шурин Горбатого Пётр Ховрин, окольничий Головин, князь Сухой – Кашин, князь Пётр Иванович Горенский. А князь Дмитрий Шевырев был посажен на кол. Он страдал целый день, но укреплялся верой, забывая о муках и пел канон Иисусу. Князя Куракина постригли перед казнью и уже готовому склонить свою голову на плаху велели написать расписку, что не уйдёт из России ни в Литву, ни к Папе, ни к Императору, ни к Султану, ни к князю Владимиру Андреевичу и не иметь с ним никаких отношений. Это были всего лишь первые казни, в которых числится десятки, может сотни лучших сынов Отечесива. Дальше что будет не подлежит никакому описанию. Это был предел всему, что может умыслить злой промысел под указания сатаны, прикрываясь христианской любовью и православной верой.

Но этот государь России был деспот и тиран.

3

Крымский хан совершил свой очередной набег на Московское государство в 1571 году и сжёг Москву. Иван не посмел стать защитником Москвы против 120 000 войска хана и делал вид, что Ливония его больше интересует в ведущейся войне, чем набеги крымцев.

Девлет – Герай писал Ивану следующее:

Жгу и пустоши твои и города и селения, а всё из-за Казани и Астрахани, а всего примешалось в прах и подеялось по божьему величесву. Я пришёл на тебя, город твой сжёг, хотел взять венца твоего и головы, но ты не пришёл и против нас не стал, а ещё хвалишься, что я де московский государь! Был бы у тебя стыд и дородство, так ты бы пришёл против меня и стоял напротив меня.

Ошеломлённый разгромом, сожжением и разграблением Москвы, Иван с трудом нашёлся что ответить. Но в конце концов отвечает:

Ты пишешь мне о войне и если я буду об этом писать, то к доброму делу не придём. Если ты сердишься за отказ в Казани и Астрахани, то мы Астрахань хотим тебе уступить, только теперь скоро этому делу стать нельзя, для этого дела у нас должны быть твои послы. До тех пор ты пожаловал, а для нас сроки и земли наши не воевал.

Девлет – Герай на это не ответил, промолчал. Не посчитал нужным.

А после серии казней Иван занялся образованием своей новой дражины. Советовался со своими любимцами, со своими верными друзьями: Алексеем Басмановым,

Малютой Скуратовым, князем Афанасием Вяземским. К ним, к этому совету из четырёх организаторов, приводили молодых детей боярских представиться царю и продемонстрировать своё удальство, распутство и готовность пойти на всё. что потребует Иван в своём деспотизме. Иван спрашивал их об их роде, о их друзьях, о их покровителях. Требовалось для отбора в новую царскую дружин, что бы молодые конкурсанты не имели никакой связи с знатными боярами, неизвестность и самая низость происхождения вменялась им в достоинство. Вместо 1000 Царю взял себе на службу 6000 молодых людей и взял с них присягу служить ему верой и правдой, доносить на изменников, не водить дружбу с зкмскими, то есть не записанными в опричники, не знать ни отца, ни матери, а знать единственно своего государя. За это царь дал им не только земли, но и дома и всю дваижимую собственность старых владельцев, а их было 12000 лишённых земли и собственности, которая была передана 6000 опричников. Все 12000 лишенцев своего имущества, высланных из пределов опричнины с голыми руками, были людьми заслуженными, израненными в битвах, с жёнами и детьми шли зимой пешком в изгнание, в отдалённые, пустые поместья. А «новые дворяне», которые из нищих сделались большими господами, хотели пышностью закрасить свою плдлость. Они имели нужду в деньгах. обременяли своих крестьян налогами и деревни разорялись. Иван мог надеятся на усердие опричных людей в новых замышляемых им убийствах. Чем больше государство ненавидело эту новую дружину царя, тем больше царь доверял этим людям: общая ненависть людей была залогом их верности. Затейливый ум царя изобрёл для них затейливый символ их служения ему: опричники возили с собой, притороченную к коню собачью голову и метлу в ознаменовании того, что грызут врагов Ивана и выметают их из России.

Новый дворец Ивана в Москве хотя и уподобился неприступной крепости, но Иван не считал себя в нём в безопасности. Да и Москву он не взлюбил и стал проживать с некоторых пор в Александровской слободе, которая стала городом с церквями, каменными домами и лавками. Царь жил в больших палатах, обнесённых рвом, Никто не смел ни выехать из города, ни въехать в него без ведома царя, для чего в трёх верчтах от слободы стояло воинская стража. Живя в городе, окружённом тёмными лесами Ивани посвящал себя церковному бдению, что бы набожной службой успокоить свою душу. Он даже иной раз порывался свой дворец превратить в монастырь, для чего из своих кромешников выбрал 300 самых отъявленных и назвал их братией, себя игуменом, князя Афанасия Вяземского – келарем, Малюту Скуратова – параклисиархом. Сочинил для них устав монашеский и служил для них первым примером. Ещё в ночи не забрезжил рассвет, а Иван в сопровождении Малюты Скуратова спешил на колокольню благовестить к заутрене, а братия спешила в церковь. Кто не являлся, того наказывали восьмидневным заключением. Служба продолжалась до восьми часов. Царь пел, читал, молился столь ретиво, что на его лбу вечно оставались следы ревностных поклонов. К восьми часам опять собирались к обедне и в лесять садились за братскую трапезу, все. кроме самого Ивана. Иван обедал позже всех, за обедом беседовал со своими любимцами, потом за беседой той дремал или ехал в темницу править следствие. Ужасное зрелище темницы забавляло его, возвращался оттуда с видом полученного сердечного удовольствия – шутил и разговоры вёл веселее обыкновенного и добрее. В восемь часов шли к вечерне, а в десятом – в десять он уходил в спальню, где трое слепцов, один за други, рассказывали ему сказки. Однообразие этой жизни он прерывал так называемыми объездами: посещал монастыри, осиатривал крепости, ловил диких зверей в лесах, в особенности любил медвежью травлю. Между тем всегда не забывал дел государственных, ибо земские бояре, мнимуполномоченные правители государства, не смели ничего решить без его воли.

Когда в Россию приезжали послы, то Иван являлся в Москву с обыкновенным великолепием самодержца российского и торжественно принимал их в новой кремлёвской палате. Опричники, блистая в золотых одеждах, наполняли дворец, но не заграждали пути к престолу и к старым боярам, ьолько смотрели на них спесиво, как подлые рабы, находясь в чести у подлеца недостойного.

Ещё старый конюший доживал свой век с престарелою своей супругой, то и он почему то испытывал верность Царю. Не раз князья Бельский, Мстиславский, Воротынский испытывали его недоверие. Вот и Фёдоров, вельможа царского двора не уцелел в отличие от этих старорусских князей – и слава в том богу нашему, а вот Фёдоров не уцелел и конюший – не уцелел. И влезло же в голову царю такое, что ветхий старец удумал свергнуть царя с престола и царствовать над Россией. Так что удумал царь?

Он в присутствии двора посадил Фёдорова на трон. Дал ему в руки скипетр и державу, снял с себя шапку, низко поклонился и сказал: Здрав буди, Великий Царь земли Русской! Это ты принял от меня честь, тобою желаемую! Но имея власть сделать тебя царём, могу и низвергнуть тебя с престола! Сказав эти слова, царь ударил старика ножом, а опричники дорезали старца, а мёртвое тело бросили собакам.

А 1 сентября 1569 года скончалась другая супруга Ивана – Мария. Кончина двух его супруг. Столь разных по своим душевным свойствам, имела одно несчастное следствие для России: распустив слух, что Мария, подобно Анастасии, было отравлена тайными злодеями, он приготовил Россию тем самым к ужаснейшим исступлениям своей ярости. Многих и многих он извёл, кто считал – без счёта на российской земле. Олин из них троюродный брат Владимир со своей семьёй. Когда Иван призвал к ответу Владимира, то семья поняла к чему его призывает тиран и двинулись все вместе предстать перед ним не боясь ответа перед деспотом.