Сборник рассказов.

Казаков Дмитрий Львович

Знакомое объявление, обведенное рамкой: «Алхимик, вещества для проведения внутренних и внешних трансформаций», находилось на том же месте, под беспощадным борцом с импотенцией.

При виде этого объявления Марк Семенович ухмыльнулся, провел по подбородку еще раз. Что-то царапнуло ладонь. Сдерживая нетерпение, он сложил газету и встал, быстрым шагом двинулся к зеркалу. Похоже, снадобье, которое, как обещал алхимик, должно вернуть волосы на место, начало действовать.

Из прямоугольной рамы зеркала смотрела знакомая, но несколько измученная физиономия.

Марк Семенович протер глаза, затем пододвинул лицо ближе, и с трудом сдержал крик. Голову, подбородок и щеки, усеивали точки проклюнувшихся волос, кое-где топорщились первая поросль.

Яркого, медно-рыжего цвета. мических Ситуаций и СлучАйностей, один из самых сложных приборов, имеющихся в распоряжении жителей Зон, уцелел.

Осталось только доставить его к месту эксплуатации.

По сравнению с предшествующей — совсем простая задача.

Пыль вечности

Серый порошок, открывающий путь к наслаждению, стоит дорого…

Сладостные, красочные видения, ласкающие плоть тысячами влажных, мягких языков, в мгновение рассыпались цветными искрами. Окутывавшая тело истома исчезла. Ганис, только что стонавший от наслаждения, готов был заскулить от тоски.

Открывать глаза было почти больно.

Взгляд уперся в неопрятно-бурый потолок, по которому неторопливо полз черный клоп.

— Все, время вышло, — донесся тихий, почти неслышный голос.

Борясь с потяжелевшим телом, Ганис сел. Мускулы ныли, будто последний час он не лежал, а ворочал мешки в порту. Перед глазами все расплывалось. Чтобы восстановить зрение, пришлось несколько раз моргнуть.

Подвал, в котором с трудом умещались четыре лежака, после этого не стал симпатичнее. Трещины в стенах, грязная солома на полу.

— Приходи еще, — тьма в нише около лестницы зашевелилась, стала различима фигура сидящего человека.

Хозяин подвала всегда скрывался в тени, Ганис ни разу не видел его лица, хотя бывал здесь уже два месяца.

— Обязательно, — пообещал он, вставая.

Из трех оставшихся лежаков занят был один. Расположившийся на нем человек не шевелился, лишь глаза за закрытыми веками чуть подрагивали. Что видят они? Что чувствует их скитающийся в мире грез хозяин?

Ганис не знал. Здесь не было принято делиться впечатлениями.

Поднявшись по лестнице, он оказался на улице. Только тут осознал, насколько тяжелый и сырой внизу воздух. Свежий ветер овеял лицо, по спине пробежала дрожь.

Ганис оглянулся и неспешно зашагал в сторону гавани. Его обгоняли скрипящие телеги, нагруженные бочками и мешками, всадники, спешащие пешеходы. Спорили и ругались возницы, из-под колес поднималась пыль, такая густая, что клонящееся к закату солнце выглядело тусклым, как старая золотая монета. От запахов из харчевен сводило живот.

Но денег не было. Все, до последней монетки, осталось в подвале.

Серый порошок, открывающий путь к наслаждению, стоит дорого.

Ганиса толкали, пихали, просили освободить дорогу. Он послушно

отодвигался, ускорял или замедлял шаг, чтобы не попасть под ноги неторопливо бредущих верблюдов или под плетку спешащего гонца.

Город кипел и бурлил, полный жизни, но Ганису он казался мертвым. Люди двигались словно куклы, озабоченные мелкими желаниями — заработать, украсть, поесть, и в конечном итоге — уцелеть. В них не было истинной жизни, и даже видения, что посещали Ганиса в подвале, казались более реальными, чем суетливые существа вокруг.

Улица свернула, открыв небольшую округлую площадь. На противоположной ее стороне виднелись развалины заброшенного храма. Среди них непонятно как уцелели статуи, изображающие богов, которым некогда поклонялись в городе.

Сила — могучий воин с обломанным мечом.

Мудрость — бородатый старец с повязкой на глазах.

Любовь — прекрасная девушка без одной руки.

Этих богов бросили, сменив на нового, чье око-солнце висит в небесах, чье имя звучит грозно, как удар мечом о щит, а безжалостное сердце требует кровавых жертв.

Ходили слухи о выживших жрецах старой веры, о странных чудесах, происходящих в глухих деревнях. Но Ганис ничего подобного не видел и почитал эти рассказы откровенными выдумками.

При взгляде на храм сердце кольнуло, что-то в каменной троице показалось странно знакомым. Ганис на мгновение остановился, но непонятное ощущение быстро прошло. Свернув на ведущую к дому улицу, Ганис продолжил путь.

* * *

Хлипкая дверь распахнулась с отчаянным скрипом, на пороге появилась высокая фигура. Ганис, который видел лишь черный силуэт, вздрогнул.

— Не дрожи, брат, — сказал вошедший басовитым голосом. — Не ожидал?

— Нет, — спорить было глупо.

Ганис угрюмо сжался на лавке. В животе глухо урчало — найденный в доме кусок сухого хлеба не утолил голода, скорее разжег его с новой силой.

— Ты опять ходил в этот подвал, — дверь захлопнулась, в крохотной комнатушке вновь стало темно.

На масло для лампы денег не было давно.

— Да, Тибор, ходил.

— Но это же глупо! — прорычал Тибор, опираясь кулаками на стол. Доски угрожающе скрипнули. — Тот, кто нюхает этот порошок, быстро к нему привыкает! И так, что не может отвыкнуть!

— Я знаю, — сказал Ганис. — Хозяин подвала объяснял мне. Он предупреждает об этом каждого.

— Вот как? — Тибор несколько удивился. — И ты все равно ходишь? Брат, прекрати это! Не будь дурнем!

— Ты предлагаешь мне быть умным? — с горечью спросил Ганис. — Как ты? Заниматься торговлей? Лебезить перед покупателями и одновременно обманывать их в вечной погоне за золотом? Я уже пробовал, и мне не понравилось!

— Да, тебе немного не повезло, — Тибор говорил горячо, с убежденностью человека, уверенного в своей правоте. — Бывает. Но есть шанс все вернуть. Я дам тебе денег… взаймы… Принесем обильные жертвы, удача вспомнит дорогу в твой дом, вот увидишь! К тому же я нашел хорошего мага, он обещал избавить тебя от тяги к дурману!