Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
– Зайди в санчасть, – сообщил он. – На тебе никакая плесень не растет?
– Грыбы, – ответил Дмитрий враждебно.
– Что? – не понял мужик. – Грибы?
– Грыбы, – повторил Дмитрий. – Грыбы от меня, парень. Я здоров, и мне не до шуток.
– Сюда больных не берут, – ответил мужик резонно. – Зато больными выходят. А то и выносят их... даже из этого зала. Пойдем, пойдем! Надо, Федя.
Дмитрий вышел, прищурился от яркого света. После укола солнце казалось чересчур ярким, звуки громкими, но боль в избитом теле поутихла.
–
Из джипа вылез человек, который так ловко его завербовал, Глаза его поймали Дмитрия и повели как в перекрестке прицела. Дмитрий козырнул за два шага:
– Полковник Ермаков, сержант Дмитрий в вашем распоряжении.
Полковник кивнул:
– Вижу, тебя уже... гм... в тренажерном. Зря они так... Как бы ты не был крепок, но они по шесть часов в сутки изнуряют себя здесь, а ты уже забыл, что такое десяток-другой километров с полным боезапасом и в бронежилете шестого класса. Или восьмого.
Дмитрий подумал, что снова разыгрывают:
– Разве такие бывают?
Ему приходилось носить бронежилеты первого класса, из 5-10 слоев кевлара, что спасало от удара ножа или низкоскоростной пули, второго и третьего, что отличались только керамическими вставками, четвертый – это жесткий бронекарсас, обернутый тридцатью слоями кевлара, даже пятый – из металлокомпозитного модуля и демпфера, что выдерживает АКИ и «гюрзу», но о шестом только слышал: выдерживает бронебойные пули, но седьмой, восьмой... Это наверняка что-то чудовищное. Если его пятый весил целых 16 кг, да и то сверхэлитный, давали только офицерам и водителям, а остальные должны были таскать под два пуда весом. Пусть даже удобный, мягкий, теплый, весь из кармашек, где титановые пластинки уложены внахлест, как рыбья чешуя.
Ермаков слегка раздвинул губы в скупой усмешке:
– Седьмой держит бронебойные пули из СВД и ВСС, а восьмой не прошибить даже из специальных снайперских винтовок. Обещаю, ты будешь приятно удивлен. Наши восьмые легче стандартных третьих.
Дмитрий пристроился в нему в шаг, справа пошла стена барака, затем открылась гигантская площадка, на том конце белел ровный ряд квадратных мишеней. Лицо Ермакова посуровело:
– После обеда попадешь в цепкие лапы наших аналитиков. То, что называю удачей, они именуют несколько иначе...
– Как?
Ермаков скривился:
– Мнемоинтеризацией, ксиноферрекией... ну и так далее.
– Что это? – спросил Дмитрий настороженно. – Я таких слов отродясь не слыхивал.
Ермаков улыбнулся:
– Я тоже услышал только здесь. И то краем уха. Даже не уверен, что ничего не перепутал. Мнемо... как там дальше, это способность к быстрому счету... Ну, есть же идиоты, что умеют множить в уме миллиарды, извлекать кубические корни из двадцатиэтажных цифр. Это и есть мнемокактамее.....Увы, у меня никаких особенностей нет. Да и не верю я в эту чепуху. Правда, идиота, что жонглирует цифрами так, что никакой комп не угонится, сам видел.
Дмитрий пожал плечами:
– Я вроде бы не идиот. Или не совсем идиот... Или идиот? Если судить по тому, куда пришел... За мной
Ермаков сказал серьезно:
– Не стоит допытываться. Одно могу сказать, мы – государственная структура. И выполняем приказы правительства. Ну... даже если оно отдает их нам... э-э... косвенно. Сам понимаешь, занимаемся операциями, которые принято называть щекотливыми... Я говорю, что мы – государственная структура и получаем жалование из бюджета, потому что подобные отряды уже есть и у некоторых неформалов. Подобные не по подготовке, конечно, там простые любители, но цели у них ого-го-го, бывают и покруче!.. К примеру, с нами уже начинают конкурировать катакомбники, есть такие фанатики...
– Сектанты? – спросил Дмитрий.
Ермаков усмехнулся:
– Для меня так сектанты, но сами они как раз считают себя истинно православной церковью. А та, что правит сейчас, это не истинно православная. Хрен их разберет, но по словам катакомбников, те, что правят в церкви сейчас – пьяные зажравшиеся свиньи, а которые в подполье – оч-ч-ч-чень злые и готовые проливать кровь. Как чужую, так и свою.
Дмитрий сказал:
– Я думал, на это способны только эти... ну, принявшие ислам.
– У катакомбников уже созданы отряды русских мюридов, – пояснил Ермаков. – А при нынешнем ослаблении власти они очень быстро набрали силу. Их слишком долго сдерживали, теперь как с цепи сорвались... А на какую дистанцию их хватит, сами не знают.
– Ну, теперь, когда пришел Кречет...
– А что Кречет? За всем не уследит даже наш президент. Слишком многое было разрушено, слишком много нитей порвано. У Кречета поддержка масс, но нет управленческого аппарата, который бы все видел, все знал, обо всем докладывал. В стране есть много такого, о чем не ведает даже Кречет.
Дмитрий побледнел, глаза расширились. Верит, подумал Ермаков сочувствующе. Да и как не верить, когда все почти правда. За исключением того, что Кречет не знает. Но пусть считается, что не знает. В случае какой огласки будет считаться, что президент в условиях такой жуткой разрухи просто не знал о некоторых частях, вышли-де из-под контроля, о неких тайных или полутайных обществах, что уже создали свои военизированные формирования
Дмитрий спросил осторожно:
– Вы сказали, начинают конкурировать... Это как?
Ермаков усмехнулся:
– Пару раз они опередили нас в решении некоторых больных проблем. Ну, крутости у нас побольше, это понятно, но пока мы начинаем разрабатывать операции да прикидывать варианты... теперь это называется проигрыванием сценариев... эти ребята действуют сразу.
– На авось?
– Да.
Неясное чувство тревоги коснулось сознания. Он покосился на Ермакова, тот шагал спокойно, посматривал под ноги, руки заложил за спину. Место было ровное, пустынное, но тревога нарастала. Он почувствовал как по коже пробежали «гусики», шерсть встала дыбом.