Сборник "Шерше ля фам"
Шрифт:
— А если в морду? — Андрей потянулся к графину с водкой и опять наполнил свою рюмку. — Я, господа, конечно, не знаю, о чем вы тут говорите… н-н-но считаю так — первым делом немедленно необходимо в морду! А потом сразу махнем на Волгу, ведь вечер-то какой, а? Ведь грех же сиднем-то сидеть, ну честное же слово… Простору хочется и воли! Но сначала, разумеется, в морду. А если тебе, Петруша, может быть несколько не с руки, так мы в этом деле подсобим, ты не сомневайся. А то ведь вон как они тебя расстроили. Ну разве ж это дело?
— Да
— Нет-нет, — Андрей Иваныч опрокинул в рот водку, — ни в коем случае. Это же не эстетично. Как это — соплей? Так нельзя. Фу… это даже и представить-то себе неприлично. Мы их всех вместо этого возьмем под стражу, потом наденем на себя парики с буклями и устроим судебное разбирательство. Я вас уверяю, они нам не только всю правду расскажут, они у нас… вообще с ума сойдут. Гарантирую. Но прежде, судари мои, необходимо все-таки в морду. Непосредственно в самое рыло! Они же других слов-то не понимают, я вас уверяю. Это уж проверено.
— А поехали… — оживился Петр и попытался подняться из-за стола.
— Так ведь не допито же еще, Петя… — всплеснул руками Андрей Иваныч. — Вот уж когда допьем, тогда уж и поедем справедливость на место ставить. Зачем праздник-то ломать?
— Логично, — кивнул Волков. — Наливай.
Глава 4
Но возвратимся, однако, в день сегодняшний, в то самое утро, когда Адашев-Гурский, выйдя из туалета, вернулся в комнату, взял с журнального столика сигареты, закурил, взглянул на Андрей Иваныча и чуть укоризненно произнес:
— Андрюш… а это очень нужно — спьяну в моем компьютере ковыряться? Ты же сейчас понастираешь все на свете, а у меня там материалы всякие, работа какая-никакая, и вообще… Господи ты Боже мой, — он вновь приложил руку к затылку и болезненно поморщился, — ну прямо пульсирует.
— Да, Саня… — Андрей Иваныч повернулся на стуле, закинул одну голую ногу на другую и сочувственно взглянул на товарища, — доведут-таки тебя кабаки да бабы до цугундера. Это как пить дать.
— Да иди ты… — Адашев стряхнул пепел в пепельницу.
— Помяни мое слово, — Андрей почесал широкую волосатую грудь. — И вот ведь… умный ты человек, тут спору нет, а живешь тем не менее глупо. А почему?
— Ну? И почему?
— А все потому, что умом своим совершенно не пользуешься. Ну вот зачем он, спрашивается, тебе даден, а?
— Я им мысли думаю.
— Какие?
— Всякие.
— И кому от них польза?
— Ну-у… это как взглянуть.
— Вот если бы не было у тебя твоего ума, то и ладно. Я бы тебя все равно любил, потому что… ну просто так, в конце концов. Но ведь он же у тебя есть. Вот что обидно.
— Тебе-то чего обидно?
— Ну как же, ведь добро пропадает, жалко. Разве нет?. Ну лень тебе самому, давай вместе книжку напишем, а? Ты будешь писать, а я запятые расставлять.
— Можно вообще без знаков
— А вот не скажи. Пунктуация — это скальпель. Вот тут-то рука мастера и видна бывает. Сразу. А просто так навалять с три короба — это всякий дурак сможет.
— Вот и хорошо.
— Что «хорошо»?
— Вот пусть и валяет. Если ему больше делать нечего.
— Кому?
— Дураку всякому. Ко мне-то ты чего пристал? И… это… ну на самом деле… извини, конечно, но… оставь прибор в покое, вылезай.
— Да ничего я тебе тут не загубил, не волнуйся. И даже наоборот. Я вон… новую директорию создал и даже начал уже в ней работать. За тебя.
— Как это «за меня»?
— А вот так. Мы с тобой вчера на бильярде играли?
— Вроде бы. Я плохо помню.
— Вот. Вот поэтому ты мне и проиграл.
— Это в бане было?
— В бане. Я-то к тому моменту вздремнул уже и… вроде бы и оклемался. А ты нет.
— Ну и что ж тут такого? Бывает.
— Бывает, — кивнул Андрей Иваныч. — А на что мы играли, помнишь?
— На что?
— Не помнишь. А играли мы с тобой на книжку. Ты проиграл. С тебя книжка. А долг с игры… это, батенька ты мой, дело святое. И простить его тебе я не в праве. Но поскольку человек я добрый, чувственный, можно сказать, аж до слезливости и люблю тебя как брата, то вот и набросал тут в двух словах некую жизненную концепцию, о которой ты мне вчера, отсвечивая голым задом, полночи талдычил. Не дословно, правда, у меня получилось, но… в общих чертах. И лексика твоя сохранена, большей частью. Просто я изложил покомпактнее. Ты-то все забыл, а я зафиксировал.
— Ты чего, Андрей Иваныч, опупел? Какая, на хрен, концепция? Какая книжка? И чего это ты у меня здесь без порток расселся?
— Голый я оттого, что душ недавно принял, пока ты спал, а халат у тебя в доме только один — твой. Я его надевать не стал. А говорили мы вчера о том, что хватит тебе в газетенках этих бульварных ерундистикой всякой заниматься — все равно ведь ни славы, ни денег, а напиши-ка ты, братец, книжку. А уж я ее раскрутить сумею, будь уверен. Грех тебе, право слово, с твоими мозгами и дурака валять. Какие-то вы все здесь, в Питере… малахольные. Выгоды своей видеть не хотите. Ну представь: фотку твою на обложку забацаем — «шесть на девять» или даже «девять на двенадцать», а? Известность, почет. А может быть, и бабки. Ну разве плохо?
— Сам дурак, — Адашев затянулся сигаретным дымом, потом взглянул на сигарету и брезгливо поморщился.
— Не обо мне речь. Мы с тобой вчера водку пили? Пили. Об жизни говорили? Говорили. Не говоря уже об смерти. Ты умничал? Умничал. И очень даже занятно. А у меня сейчас в издательском деле… короче, свой конкретный интерес имеется.
— И что дальше?
— Как что? Вот я на кон и поставил… ну, если ты проигрываешь, с тебя книжка. Раз уж ты просто так не желаешь. Сначала одна, а там посмотрим.