Сборник "Войти в бездну"
Шрифт:
Как утверждал император Наполеон, “гениальностью” является возможность долговременно сосредоточиться на одной цели, не испытывая при этом утомления. Веня, без сомнений, гениален — только он один способен с достойными лучшего применения находчивостью и упорством изобретать проблемы вселенской важности, из которых затем приходится долго и нудно выпутываться. Не стану клеветать, доктор никогда не уклоняется от участия в общем веселье, начинающемся вслед за очередным эпохальным открытием, однако его бурная деятельность причиняет массу неудобств другим людям. В
Давайте согласимся, что мои профессиональные и служебные обязанности не предусматривают непременного участия в маргинальных экспромтах Гильгофа — мы люди простые, нам бы побегать да пострелять на свежем воздухе… Говоря серьезно, я предпочитаю не ломать голову над неразрешимыми загадками природы. Во-первых, мне это просто не нужно, каждый должен заниматься своим делом. Будет смешно, если я начну давать Вене советы в вопросах ксенобиологии, а доктор решит учить меня основам тактики боя в городе. Во-вторых, я просто опасаюсь лезть в чужую вотчину — Гильгоф может сколько угодно повторять, что на каждый трудный вопрос нужен свежий взгляд со стороны, ссылаться на несколько поданных мною легкомысленных идей, почему-то оказавшихся верными, но я все равно пребываю в некотором замешательстве.
Отказывать Вене неудобно, а помочь всерьез я не могу, да и не стремлюсь к этому — есть у меня серьезное подозрение, что доктор взялся за чересчур опасную игру с неизвестностью. Настолько опасную, что наши давние приключения на Сцилле и Геоне покажутся мирной поездкой школьников в парк развлечений…
Тем вечером несимпатичный Рене привел нас к казавшемуся вполне обычным дому в проулке между улицами Торонто и короля Луи-Филиппа. Здание не было заброшенным — в окнах первого этажа горели фонари, дверная ручка начищена, в деревянных ящиках-клумбах распускались ночные фосфоресцирующие цветы.
Постучались. Дверь открыл угрюмый молодой человек, который, ни сказав ни слова, ушел в глубину дома и больше не показывался. Мы прошли по коридору, освещенному бледным светом газовых ламп, спустились по короткой лесенке и оказались в небольшом внутреннем дворе, от силы пяти метров в поперечнике. Дворик был необычно пуст — я уже привык к тому, что в Квебеке любая свободная площадь обязательно используется в качестве палисадника. Однако у входа обнаружился только сломанный велосипед возле дальней стены и четыре синих пластиковых коробки, в которых обычно транспортируют фрукты.
— Здесь, — бросил Рене. — Проход узкий, “дыра” срабатывает, только если двигаться точно с севера на юг, видите полосу?
На каменных плитках, которыми вымостили двор, была проведена белая меловая черта и проставлены два крестика на расстоянии полуметра друг от друга.
— Ничего не чувствуешь? — повернулся доктор к Сигурду. Андроид покачал головой:
— Все сенсоры молчат. Окружающая среда стабильна.
Гильгоф сверился с показаниями своего ПМК, посмотрел на Рене, и в его взгляде явственно читалось: “Как это прикажете понимать?”
Проводник криво усмехнулся, молча шагнул на середину дворика, медленно прошел по линии и внезапно
Затем последовал обвал самых черных ругательств — никогда бы не подумал, что интеллигентнейший Вениамин Борисович обладает настолько глубокими познаниями в казарменной лексике.
— Спустить в сортир этот искусственный интеллект! — взревел Гильгоф. Доктор побагровел так, что я испугался — не хватит ли Веню удар? — Никаких изменений в показаниях, будто ничего и не произошло! Где он? Куда он подевался, я вас спрашиваю?!
Когда Гильгоф взял самую высокую ноту, Рене вдруг материализовался — просто вышел из пустоты со скучающим видом. Гильгоф стал похож на кота, завидевшего дворового барбоса, своего вечного и злейшего врага, — мне почудилось, что у доктора волосы дыбом встали, а за очками вспыхнул демонический зеленый огонь. Только Сигурд оставался невозмутим, просто стоял и смотрел.
— Вы идете или нет? — осведомился Рене. — Выключите свою игрушку, там надо побывать лично. Давайте за мной…
Веня принял решительный вид человека, готового броситься под танк. Громко выдохнул, сжал, будто гранату, ни в чем не повинный ПМК и отправился вслед за Рене. Настала моя очередь.
Я понимал, что особой опасности нет, но все равно чувствовал себя неуютно. Все увиденное проходило по ведомству откровенных чудес, которых материалистическое мировоззрение не приемлет.
— Давай-давай, — подтолкнул меня в спину Сигурд. — Иначе всем растреплю, что капитан Казаков обычный трус, забоявшийся там, где очкастый ботаник первым пошел в атаку.
— Заткнись, — процедил я сквозь зубы. — Будто ты у нас самый смелый!
— Я фланги прикрываю! И веду арьергардные бои!
Ощущение было как перед первым прыжком в воду с десятиметровой вышки. И хочется, и боязно. Я медленно прошел по линии, ожидая чего-то очень необыкновенного, но как только невидимая черта была пересечена, стало ясно: переход в “дыру” не сопровождается никакими пышными спецэффектами.
В глаза ударил ярчайший солнечный свет, хотя в Квебеке был вечер и звезда Вольф 360 недавно скрылась за горизонтом. Невозможная жара придавила меня, словно огромной пуховой подушкой, глаза начали слезиться из-за режущих лучей светила, я почувствовал запах аммиака и вкус соли на губах.
— Очень неприветливое местечко, — послышался возбужденный голос Гильгофа. — ПМК уверяет, что без соответствующей защиты человек не продержится здесь и суток… Жесткое излучение звезды, нулевая влажность, температура воздуха у поверхности — плюс сорок девять. Почва нагрета почти до девяноста градусов, ого! Если верить биосканеру, живых существ здесь нет. Сигурд, включайся в работу, надо собрать как можно больше данных…
— Это другая планета? — прохрипел я, приставив козырьком ладонь ко лбу. — Не очень-то похоже на Гермес.