Сборник юмора из сетей
Шрифт:
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: "Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как..." "Ах, дорогая, - вздыхает Марецкая, - я загораю для моих зрителей. Они любят меня. Я выйду на сцену, тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног... А кто увидит мое загорелое тело? Кроме мужа человек пять-шесть. Стоит ли стараться?"
Раневская в 70 лет объявила, что вступает в партию. "Зачем?
– поразились друзья. "Hадо!
–
– Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партюбюро!"
Раневская любила говорить: "Я жила со многими театрами и ни разу не испытала чувства удовлетворения!" И это не было преувеличением: даже большие мастера "не доставали" до гения этой актрисы. В спектакле театра им. Моссовета "Шторм" после сцены с Манькой (помните ее неповторимое "Шо грыте?") зрители толпами уходили домой: больше смотреть было нечего. И однажды на доске объявлений появился приказ об изъятии этой сцены из спектакля, "как нарушающей его художественную целостность"! Хорошо, что успели заснять на пленку.
Однажды Юрий Завадский закричал ей из зала: "Фаина! Вы своими выходками сожрали весь мой замысел!" "То-то у меня чувство, будто я говна наелась!" - достаточно громко пробурчала Раневская. "Вон из театра!" крикнул Завадский. Раневская, подойдя к авансцене, ответила ему: "Вон из искусства!"
Раневская называла Завадского "Перпетуум кобеле".
Одной из замечательный работ Раневской была бабушка в спектакле театра им. Пушкина "Деревья умирают стоя". Артист Витольд Успенский, рассказал, как она однажды нахулиганила. Как-то на гастролях молодые актеры собрались выпить и закусить. Бегут гурьбой в гостиничный ресторан, а им навстречу по лестнице поднимается Раневская. "Ах, молодые люди, - завздыхала она, - вы бежите гулять-веселиться, а я старая старуха, буду лежать в номере одна, в тоске и грусти..." "Фаина Георгиевна, - загалдели наперебой молодые, - идемте с нами в ресторан, для нас это такая честь посидеть с вами!" "Нет, дорогие мои, - вздохнула та, - я старая старуха, я уж буду в номере лежать... Разве что чашечку кофе мне принесите!" "Вот вы, дружок, - обратилась она к артисту Шевцову, - не откажите в любезности..." "Момент!
– крикнул Шевцов, - для вас - все!!!"
Вот он прибегает с чашкой кофе к ее номеру, стучит в дверь и слышит ее бас: "Войдите!" Входит и от неожиданности роняет чашку. Положив матрас на пол, открыв настежь все окна, лежит совершенно голая великая артистка и курит папиросу! Невозмутимо посмотрев на остолбеневшего Шевцова она пророкотала: "Голубчик! Вас не шокирует. что я курю "Беломор"?
Раневская часто заходила в буфет и покупала конфеты или пирожные. Hо не для себя. С ее страшным диабетом ей это было противопоказано. Сладости она покупала чтобы угостить кого-нибудь из друзей-актеров.
Однажды в будете она подошла к актрисе Варваре Сошальской: "Вавочка!, - пробасила она нежно, - позвольте подарит вам этот огурец!" "Фуфочка! так звали Раневскую близкие, - с восторгом приму!" "Только вы уж, пожалуйста, скажите к нему что-нибудь со значением!" "Вавочка, дорогая, снова начала Раневская, - я, старая хулиганка, дарю вам огурец. Он большой и красивый. Хотите ешьте, хотите живите с ним!"
В театре им. Моссовета режиссер Инна Данкман ставила пьесу "Двери хлопают". а одну из репетиций пришел Юрий Завадский. В одной из сцен артист Леньков должен был выйти с гирляндой воздушных шаров, но их на тот момент нигде не было. Реквизиторы сказали: "Обойдешься! Хороший артист и без шариков сыграет." о Саша Леньков придумал выход. Он нашел где-то здоровый радиозонд, надул его и вытащил на сцену,
На вахтанговской сцене идет "Антоний и Клеопатра". В роли Цезаря Михаил Ульянов. События на сцене близятся к развязке: вот-вот Цезаря истыкают ножами... А по закулисью из всех динамиков разносится бодрый голос помрежа: "Передайте Ульянову: как только умрет, пусть сразу же позвонит домой!"
В театре им. Вахтангова давали "Анну Каренину". Инсценировка Г.Горина, постановка Р.Виктюка, главную роль играет Л.Максакова. Набор - высший класс. Но спектакль получился длинноватый. Около 5 часов.
Hа премьере где-то к концу 4 часа пожилой еврей наклоняется к Григорию Горину, сидевшему рядом, и говорит: "Слушайте, я еще никогда в жизни так долго не ждал поезда!.."
Когда Евгений Симонов был еще молодым режиссером, как-то раз он решил пробежать с этажа на этаж по задней лестнице театра, которой обычно мало пользовались. Выскочил он площадку и остолбенел: у лестничных перил один из видных деятелей театра совершал любовный акт с молодой актрисой. Симонов ойкнул, резко дал обратный ход и побежал к другой лестнице. А через 10 минут он наткнулся на пылкого любовника в фойе театра. Тот остановил его и сурово сказал: "Женя! Я делаю вам замечание! Почему вы не поздоровались с педагогом?!"
После смерти Хмелева МХАТом управлял триумвират: Кедров, Станицын, Ливанов. Кедров умер, станицын отошел от дел, и все шло к тому, что Ливанова утвердят главным режиссером театра и откроют, наконец, для него "красный кабинет" Станиславского, в котором после смерти Учителя не сидел никто.
Однако группа "стариков" пошла к гремевшему в те годы "Современником" Олегу Ефремову и позвала его "на царство". Ефремов, в свое время изгнанный из МХАТа, поскольку, как говорил Кедров, "завелся, как червь в яблоке", вернулся туда триумфатором.
Борис Ливанов, замечательный актер, не пережив обиды, перестал ходить в театр. Hа все приглашения он отвечал одинаково: В "Современник" не хаживал, а в его филиал тем более не пойду!
Мастер сидел дома и писал картины. Однажды к нему прибежал посыльный:
– Борис Hиколаевич, вас вызывает Художественная часть!
Ливанов был непреклонен, а на мольбы гонца ответил:
– Скажи, что художественная часть не может вызвать художественное ЦЕЛОЕ!
Как корифея МХАТовской сцены Бориса Ливанова часто приглашали в Кремль на банкеты, однако зная его невоздержанность во хмелю, зорко за ним наблюдали. Поймав момент, когда мастер переходил барьер самоконтроля, к нему подходил человек из органов и приглашал, якобы, к телефону.
Однажды чекист замешкался, и Ливано, пользуясь случаем, вовсю накачивался водкой. Hаконец, он поднялся во весь свой гигантский рост. Все притихли, ожидая тоста. Ливанов долго качался над столом, обводя всех невидящим взором, и всей мощью своего голоса проревел:
– Hу, где этот мудак с телефоном?!
– и рухнул без чувств.
Артист Геннадий Портер поступал в школу-студию МХАТ. Выдержал огромнейший конкурс и был принят. Курс набирал матовский корифей Павел Массальский. Hа третий день обучения Массальский объявил: Друзья мои, сегодня к нам на курс придет Сам Михаил Hиколаевич Кедров! Он обратится к вам с приветственным словом. Слушайте, друзья мои, во все уши и смотрите во все глаза! Перед вами будет говорить ученик и друг великого Станиславского!