Сборник юмора из сетей
Шрифт:
Борменталь сыграл одним пальцем "чижика".
– А... что это означает?
– не поняла Марина.
– А это означает, что я бездарь без роду и племени! Даже сыграть на этой штуке не могу!
– внезапно огорчился он и в сердцах захлопнул крышку.
– Все надо начинать сначала. Накапливать это... самосознание.
Раздался стук, в комнату просунулась голова Кати.
– Дмитрий Генрихович! Пандурин пришел, палец сломал.
– Об кого?
– деловито спросил Борменталь.
– Об Генку Ерофеева.
–
– Да чего его обезболивать? Он уже с утра обезболенный, - Катя скрылась.
Борменталь натянул халат, вдруг приостановился, мечтательно посмотрел в потолок.
– Эх, показать бы им всем...
– Кому? Алкашам?
– не поняла Марина.
– Мещерякову и всем этим... нейрохирургам. Они еще услышат о Борментале!
И он молодцевато вышел из дома, хлопнув дверью.
– Мам, зачем мы из Воронежа уехали?
– уныло спросила появившаяся из своей комнаты Алена.
Швондер сидел в пионерской комнате на фоне горнов, барабанов и знамен. Был он при орденах, гладко причесан и чисто выбрит. Перед ним сидели на стульях скучающие пионеры и бдительные учительницы.
– Историю знать надо, - привычно скрипел Швондер.
– Нынче на ошибки валят. Ошибки были. Но все делалось правильно. Потому что люди были правильные... Взять, к примеру, товарища Полиграфа Шарикова. Я с ним познакомился в двадцать пятом году. Что в нем главное было?.. Беспощадное классовое чутье. Полиграф прожил короткую и яркую жизнь. Был героем гражданской войны, о нем легенды складывались...
Швондер надолго замолчал, мысленно залетев в прошлое.
– Михаил Михайлович, вопрос разрешите?
– предупредительно встряла пионервожатая.
– А?
– Швондер приложил ладонь к уху.
– У товарища Шарикова были дети и внуки? Мы бы их в школу пригласили, устроили вечер памяти!
– громко прокричала пионервожатая к явному неудовольствию пионеров.
Швондер задумался, потом вдруг встрепенулся.
– Этому не верьте! Враги распустили слух, что Полиграф был собакой. Я с ним в бане мылся, извините! Он человеком был!
Пионервожатая, догадавшись, что Швондер не понял вопроса, принялась строчить ему записку. Пока она писала, Швондер развивал свою мысль.
– Врагов много было. Всех не передушишь, хотя старались. Сделали много... Но контра имеет особенность прорастать... Что у вас?
Ему протянули записку. Он развернул ее, прочитал.
– Были дети у Полиграфа. Три сына и дочь... Хотя носили другие фамилии по законам военного коммунизма.
Внезапно за окном раздался громкий вой сирены "скорой помощи".
По коридору больницы двое санитаров в халатах быстрым шагом несли носилки с лежащим на них и накрытым простыней телом. За ними спешила медсестра Катя и ходячие больные. У всех были встревоженные любопытством лица.
Носилки внесли в операционную, двери закрылись.
Через
– Нельзя, Виктор Сергеевич... Готовим к операции.
– Как он?
– спросил участковый.
– Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет... А кто это? Из сивцовских?
– Если б знать!
– воскликнул участковый.
– Подобрали на шоссе. Видать, машиной сбило. Документов при нем не обнаружено. По виду городской. Чего его сюда занесло? Теперь хлопот с ним не оберешься личность устанавливать...
Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.
– Поздно, - сказал он.
– Катя, вызывайте паталогоанатома... Впрочем, на завтра. А сегодня я прошу вас с Дарьей Степановной остаться. Есть срочная работа.
И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося на что-то важное.
"...Эксперимент, Дружище, - вещь необходимая. Мы ведь страна экспериментальная. Наверху экспериментируют, внизу экспериментируют. Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я тебя отвяжу. Ты будешь отвязанный пес, а я отвязанный доктор... Немного потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего и не заметишь. Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся - и вот оно, светлое будущее! Раны зализал и живешь себе дальше... Да не виляй ты хвостом! Не гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня...
Не исключено, Дружок, что ты станешь человеком. Если ты станешь человеком, я тоже стану человеком. Тут Нобелевкой, Дружище, пахнет. Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее не могу по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем дело кончится, в дневнике деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще никто поручиться не может. Введут в Дурынышах президентское правление, поставят бронетранспортер на шоссе, и будем мы с тобой соблюдать комендантский час без коменданта. Впрочем, комендантом будет участковый Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.
...Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь - почем фунт лиха. Собакой-то что, собакой прожить можно, а вот человеком...
Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок, рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам веселее будет, если что... Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя гражданской, а мы тебе поможем!