Сборник
Шрифт:
В Форт-Уорте мы устроили большое толковище.
Криспин был за главного. Собрались все.
Фоун скверно выглядела. Исхудала, как щепка.
Скид Портли постарел лет на пять.
Криспин перешел к сути так же быстро, как это делал Латч.
— Ребята, — говорит, — радоваться нечему. Я созвал вас не потому, что появились новые идеи насчет Латча или того, где он может быть. Ни звука не слышно. Вопрос сегодня в том, что после двух недель в Браунсвилле и недели в Санта-Монике турне будет закончено. У нас есть выбор из нескольких предложений —
— Я бы отдохнул, — отвечаю я.
— Все бы отдохнули, — говорит Криспин. — Нас всех изводит история с Латчем. Но если б не она, мы бы раньше лета и не думали о перерыве. Тогда Фоун спрашивает:
— Чего бы хотел от нас Латч? Мофф — это Лью Моффат, он играл на язычковых — говорит:
— Не может быть сомнений на этот счет.
Общий шум — все согласны. Латч двигал бы дальше.
— Значит, двигаем дальше? — спрашивает Крисп.
Все говорят "да" — кроме меня. Я промолчал. Никто этого не заметил.
Криспин кивает.
— Остается один серьезный вопрос. Поскольку мы решили, как действовать, можно продолжать. Но кто-то должен взять на себя бухгалтерию, контракты, всю кучу аранжировок, бронирование гостиниц и так далее.
— Ты в смысле "кто-то один"? — спрашивает Скид. — Латч делал работу за четверых.
— Знаю, — говорит Криспин. — Так как вы думаете, мы сможем это устроить? Как насчет аранжировок? Скид, вы с Фоун помогали ему больше других.
Скид кивает. Фоун говорит:
— Мы справимся.
— Ладно. Я беру деловую часть, если вы "за". — Все согласны. — Теперь насчет афиш. Жульничать мы не можем: исчезно.., э-э.., отсутствие Латча вызвало массу публикаций, и если он не появится прежде, чем мы начнем, его нельзя ставить в афишу. Заказчикам это не понравится.
Они разжевали это дело. Наконец Скид спрашивает:
— Крисп, а почему тебя не поставить?
— Меня? Я этого не хочу.
Тут заговорили все разом. Главная мысль была в том, что Криспин работал рядом с Латчем, и народ хочет, чтобы он был главным.
До тех пор Криспин сидел, откинувшись в кресле. Теперь встал, выпрямился и сказал:
— Хорошо, хорошо! Но сначала послушайте. Этот джаз называется "Пропащие парни Латча Кроуфорда", и если вы не против, так будет и дальше. Если хотите, дадим в афишах: "Парни Дона Криспина и Латча Кроуфорда", но я хочу, чтобы Латч, где бы он ни был, знал, что мы — по-прежнему его джаз. А это также значит, что любая новая аранжировка или вещь должна делаться так, как сделал бы Латч — самым лучшим образом, насколько удастся. Если кто услышит в джазе что-нибудь такое, что не звучало бы как при Латче, пусть скажет сразу. Я хочу этого потому, что когда Латч вернется... Черт побери, не желаю говорить: "если вернется"! Чтобы когда Латч вернется, он бы мог в середине номера
Они этого хотели. Когда они угомонились, заговорил Коко де Камп, забойный трубач — вроде как смущенно:
— Криспин, мне не хочется портить настроение, но я получил приглашение на постоянку в ансамбль Кинга. Мой контракт с Латчем заканчивается на этом турне, я думаю, что у Кинга смогу проявить себя лучше. Но это, — добавил он поспешно, — только если Латч не вернется.
Криспин пожал плечами, почесал в затылке. Посмотрел на Фоун. Она опять сказала:
— Как бы обошелся с ним Латч?
— Все верно, — отозвался Криспин. — Латч позволил бы тебе валить, куда хочешь. Он никогда не останавливал тех, кто хотел уйти.
Я бы мог сказать пару слов. Не стал. А Криспин говорил дальше:
— Это ключевое слово, ребятки: чего бы захотел Латч? Отсюда и начнем. Кто еще хочет уйти? Никто не должен чувствовать, будто его держат.
Контрабасист — он был с нами всего два месяца — сказал, что он тоже думает об уходе. За ним и я сказал свое.
— Ох, не надо! — вскрикнула Фоун. А Криспин спросил:
— Но почему, Флук?
Все уставились на меня. Я поднял руки и сказал:
— Я так хочу, и все тут. Что мне теперь — анкету заполнить?
— Без Флука не будет "Пропащих парней", — проворчал Скид.
Прав оказался Скид. "Оркестр Дона Криспина и Латча Кроуфорда" — такое название они вынесли на афиши. Криспин и Фоун изо всех сил пытались меня отговорить, но нет, не вышло. Не вышло. Я с ними покончил и был сам по себе. По-моему, Фоун вообразила, что мне тяжко оставаться в джазе без Латча — ведь он был так добр ко мне. Идиотство. Смеяться мне хотелось, вот что, но я не мог смеяться на глазах у наших лабухов.
Мы распростились в Санта-Монике после конца гастролей. Я думал, погуляю на свободе годик, огляжусь, но надо ведь — подносят на золотой тарелочке предложение: работать ночным диск-жокеем на радиостанции в Сиэтле. Это было самое оно. Мой голос, дикция, забористые хохмы и пошлятина отлично подходят для такого дела, но лучше всего, что я смогу работать там, где людям не придется смотреть на мое лицо. Иногда я думаю: вот, если бы с самого начала попал на радио, тогда бы не.., может, не стал бы таким парнем, который... Эх, чего теперь зря болтать.
Я нанялся на полгода с правом уволиться, и мог бы получить ставку повыше, если бы захотел торговаться, но я не захотел. Криспин и другие музыканты Латча меня не забывали, присылали телеграммы во время передач, солировали у меня и рекламировали в своих клубах. Было похоже, что Латч — живой или мертвый — оставался прежним добряком. Я на все это не поддавался. Достаточно прожил на свете для того, чтобы усвоить: нельзя сходу разорвать близкие отношения с человеческим существом. Уйди с работы, разведись, оставь родной город — за тобой потянутся клочья и обрывки, не отвяжешься. Я сдерживался — не хохотал. Латч был мертв.