Сбылась мечта хулиганки
Шрифт:
Родители по-прежнему были на даче, и я блаженствовала дома одна. По телевизору передавали интересные вещи. Статья Андрея в газете наделала большого шума и получила широкий резонанс. Несомненно, сообщали в новостях, смерть профессора Шереметьева не случайна. Следствие ведется. Но о заседании Комиссии по строительству «Невского Диснейленда», на которую покойный профессор должен был представить свою экспертизу, не было сказано ни слова. А вместо этого как-то вскользь сообщили, что начальник Государственного строительного управления освобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья и что временно исполняющим обязанности начальника управления назначен его заместитель господин Парамонов.
Я поразмыслила
Сама себе не признаваясь, я ждала звонка Андрея, хоть и понимала, что шансов у меня, в общем-то, никаких. Ладно, допустим, я его не интересую в личном плане, как это ни грустно, но я всегда привыкла смотреть фактам в лицо. Я ведь тоже, пока мы тесно общались с Андреем, старалась никак не дать ему понять, что он мне нравится, – на это у меня хватило ума и выдержки. Но в профессиональном плане он мог бы заинтересоваться той информацией, которую я обещала ему дать. Ведь был момент, когда я могла ему рассказать обо всем – о бандитах, о задушенной Каролине… И слава богу, что не рассказала, потому что Андрей, конечно, написал бы изумительную статью, но для меня это был бы просто-таки полный крах, потому что милиция тут уж порезвилась бы вволю на наших с ненаглядным косточках. Стало быть, все к лучшему, твердила я себе, но глупая моя голова не хотела с этим соглашаться.
Евгений Иванович Парамонов выглянул в окно машины. Они ехали не ежедневным привычным маршрутом, а по какой-то незнакомой улице.
– Толя! – окликнул он шофера. – Ты куда это меня везешь? Я же сказал домой!
– Сейчас, сейчас, Евгений Иванович, – полуобернулся водитель, – там пробка, пришлось объехать!
В душе у Парамонова шевельнулось нехорошее предчувствие. Через минуту это предчувствие оправдалось: машина затормозила и съехала на обочину, а рядом с ней остановился черный «Мерседес» с тонированными стеклами. Дверцы «Мерседеса» захлопали, наружу выбрались несколько крепких ребят в одинаковых черных плащах и невысокий толстячок в просторной оливковой куртке. Толя, паразит, предупредительно открыл дверь парамоновской машины, и толстячок сел рядом с Евгением Ивановичем.
– Здравствуйте, дорогой мой, – проговорил он с отеческой улыбкой, и Парамонов его узнал. Легче ему от этого не стало. – Здравствуйте, – повторил незваный гость, – и простите за такую форму визита… Мне нужно было поговорить с вами, а не по телефону…
– В машине тоже могут быть микрофоны, – мстительно произнес Парамонов.
– Нет, – с той же улыбкой возразил толстяк, – машину мои люди проверили, микрофоны убрали.
– И что же вы хотите обсудить со мной, Сергей Вадимович? – спросил Парамонов.
– Многое… Но сначала я хотел поближе с вами познакомиться. С вашим предшественником мы долго сотрудничали, но должен согласиться с вами, он отстал от времени. Его методы, да и сам его облик безнадежно устарели. Вы, Евгений Иванович, человек новой формации, и я думаю, мы найдем с вами общий язык. Даже то, как вы… поставили точку в карьере Вахромеева, вызвало мой интерес. Кто-нибудь может сказать, что это было проделано слишком демонстративно, грубо, но мне понравился артистизм и размах операции. У вас, безусловно, есть стиль.
Парамонов сидел ни жив ни мертв. Он не мог понять – то ли старый иезуит приговорит его к смерти, то ли действительно возьмет под свое крыло и согласится работать с ним, как прежде работал с Вахромеевым.
– Ладно, это так, лирика, – Сергей Вадимович стряхнул с рукава своего молодого собеседника невидимую пушинку, – а сейчас, дорогой мой, вы не должны расслабляться. Читали эту статейку? – Он бросил на колени Парамонова газету, раскрытую
Парамонов кивнул.
– Ну так, задачи две. Журналиста этого нужно немножко притормозить, этим я сам займусь, мне будет сподручнее. Да он человек несложный, вполне контактный. Тем более что основная направленность статьи вам вполне на руку – вы ведь хотели порвать со шведами и передать контракт господину Хаккинену? – увидев, как побледнел Парамонов, пораженный осведомленностью, Сергей Вадимович довольно улыбнулся и чуть не замурлыкал, как сытый толстый кот. – А вот вторая задача – по вашей части. Чепцов в этой статье намекает на свидетеля, который якобы видел профессора Шереметьева в день его смерти на улице академика Ландау… Мы, конечно, за гласность и все такое, но лишний интерес ко всем этим делам вовсе не нужен. Зачем нам с вами, чтобы кто-то копался во всей этой истории? Дело сделано, Вахромеев в реанимации, выйдет оттуда вполне созревшим пенсионером. И все это дело лучше тихо и аккуратно забыть. Так что этот свидетель нам совершенно не нужен. Вы меня поняли? У вас вся информация на руках, так что вам и карты в руки. Действуйте, Евгений Иванович.
Толстячок выкатился в услужливо распахнутую дверцу, пересел в свой «Мерседес», сделав на прощание ручкой. Парамонов поехал домой, с ненавистью глядя в бритый затылок своего шофера.
Позвонил ненаглядный и вежливо осведомился, как я себя чувствую. Я нелюбезно ответила, что чувствую себя прекрасно и в его заботах не нуждаюсь. Он помялся и рассказал мне, что его вызывали в милицию. Они там выяснили, наконец, что взорвавшаяся на Витебском вокзале «копейка» принадлежала Герману Стебелькову, и с радостью сообщили ему об этом. Именно с радостью, утверждал ненаглядный, потому что в глазах сотрудника милиции светилось прямо-таки неземное счастье, когда он сообщал ненаглядному, что тот больше никогда не увидит своей машины.
Я же позволила себе усомниться в происхождении радости в глазах милиционера, скорей всего он радовался тому, что машину не нужно искать. Раз точно известно, что она сгорела на вокзале, можно закрыть дело о розыске.
Мы еще помолчали немного по телефону. Говорить было не о чем. Наконец ненаглядный пробормотал что-то насчет привета от Иры и отключился. Я повесила трубку и вздохнула с облегчением.
По телевизору снова передавали новости, очевидно, у меня уже выработался условный рефлекс включать его в это время. Однако я занималась своими делами и прислушалась, только когда уловила знакомое сочетание – «Невский Диснейленд». В этот раз диктор сообщил, что строительство решили начать в будущем квартале и что будет оно под Гатчиной, но не в том месте, где собирались строить раньше, а в двенадцати километрах к юго-востоку. То есть гораздо ближе к городу, так даже лучше. Деревня называлась Маршево, и речка там была – крошечная, чуть ли не безымянная. Далее сообщалось, что шведская фирма «Статус» отказалась от контракта на строительство, и строить теперь будут финны. Фирма называется «Арктик-ОЙ». И все, ничего про экспертизу и про то, из-за чего отказались строить «Диснейленд» на реке Суйде.
«Значит, шведы отказались, – думала я. – Еще бы им не отказаться, когда земля у них была куплена именно там, где нельзя строить. Да, шведы сели в галошу, потерпели убытки, а спросить не с кого – Вахромеев-то теперь никто и звать никак».
Что-то такое беспокоило меня, какое-то смутное воспоминание. Маршево, Маршево, где я совсем недавно слышала это название?
Я еще немного походила по комнате и вспомнила: это название я слышала недавно от ненаглядного. Он рассказывал мне о работе своей фирмы и говорил, что ту гадость, которую они кладут в свои фильтры, они добывают в районе Гатчины. И что в одном месте пришлось отказаться от добычи, потому что там присутствовал сильный радиоактивный фон. Так вот, я точно вспомнила, что то место и находилось вблизи деревни Маршево.