Счастье Раду Красивого
Шрифт:
– А если я велю пригласить портного, и он сошьёт тебе кафтаны из той ткани, которую сам выберешь?
– осторожно спросил я.
– Это будешь носить?
Милко согласился неожиданно легко: улыбнулся и кивнул.
* * *
Когда я десять лет назад взялся воспитывать малолетних крестьянских детей, то не думал, насколько быстро они могут вырасти. Когда те дети поселились в моём дворце, большинству из них не исполнилось и семи, поэтому я привык считать их маленькими, и для меня стало полнейшей неожиданностью,
Наверное, удивляться не следовало, ведь в Румынии осень - время свадеб, и всё же в те осенние дни я оказался удивлён, когда страж, стоя в карауле возле дверей и сжимая алебарду, вдруг сделался не охранником, а просителем.
Я проходил мимо в сопровождении нескольких слуг, как вдруг этот человек, только что смотревший прямо перед собой невидящим взглядом, повернулся ко мне, упал на колено, так что лезвие алебарды почти коснулась пола, и после недолгого предисловия попросил:
– Государь, отдай мне в жёны свою старшую воспитанницу. Провинностей за мной не замечено, поэтому ты можешь быть уверен, что отдаёшь её человеку достойному. И имущество некоторое у меня имеется, поэтому, если ты согласишься, она выйдет замуж не за нищего.
– Про которую из моих воспитанниц ты говоришь?
– Про Зое, государь.
Ей к тому времени уже исполнилось семнадцать. А ведь я помнил её семилетней девочкой, которая задавала мне вопросы о том, можно ли упросить султана вернуть ей родителей. И вот мне самому пришлось выступать в роли её отца.
Именно поэтому я жениху сразу согласия не дал, а затем мы с женой выясняли, согласна ли невеста, и думали на счёт приданого.
В итоге была назначена дата свадьбы, но ещё до этого времени ко мне, держась за руки, пришла новая пара: Крин и Виорика. Когда я много лет назад привёз их во дворец, это были совсем крохи, увлечённо слушавшие мои "сказки" о турецкой жизни, которые я рассказывал. А теперь Крину было шестнадцать, а Виорике - пятнадцать. И они тоже попросили разрешить им пожениться.
Я ответил, что нужно подождать два года, и если они не передумают, то венчание состоится, а я помогу им обустроиться, ведь покидать дворец они не собирались, хотели остаться в числе челяди.
И опять нам с женой пришлось думать на счёт приданого, и не только для них, но также для тех, кто придёт после них, ведь стало совершенно ясно, что будут ещё свадьбы - если не в этом году, так в следующем.
А затем на меня свалилась другая нежданная напасть. В воскресенье, когда я во главе домочадцев и слуг выходил из дворцового храма после обедни, ко мне подошла Рица, моя дочь и, потянув за рукав, сказала, что ей нужно поговорить со мной.
Я нисколько не насторожился, полагая, что от девятилетней дочери можно не ждать подвоха, а она, дойдя вместе со мной до хоромины и поднявшись в мои покои, начала разговор издалека:
– Отец, а Миху ведь хорошо тебе служит?
– Да, хорошо.
–
– Боярство жалуют за особые заслуги, - ответил я, садясь в резное кресло.
Рица меж тем встала сбоку, положила ладони на резной подлокотник и, заглядывая мне в глаза, спросила:
– За какие?
– Ну, к примеру, за спасение государя.
Рица оживилась:
– А помнишь, как он заметил, что твой конь захромал? Ты собирался на охоту, и тебе вывели коня, который совсем чуть-чуть припадал на правую переднюю ногу. Никто не заметил, а Миху заметил. А если бы ты сел на этого коня, с тобой могло случиться плохое.
– Ничего бы со мной не случилось, - возразил я.
– Конь в итоге остановился бы и отказался идти дальше. Он не выкинул бы меня из седла, и уж тем более не понёс бы. Но Миху всё равно молодец, что заметил. Да, Миху хорошо мне служит. Жаль, что он не захотел остаться служить на конюшне, а попросился в дворцовую стражу, но я не мог ему отказать, потому что когда-то обещал, что Миху будет служить в страже.
Рица сделалась рассеянной. Как только я сказал, что ездить на хромом коне не опасно, она, кажется, перестала меня слушать, а когда я закончил, спросила:
– А если он спасёт меня, этого достаточно, чтоб стать боярином?
Теперь я немного насторожился:
– Ты что-то задумала? Зачем хочешь, чтобы он стал боярином? И нет, боярином я его в таком случае не сделаю, потому что хорошо тебя знаю. Ты нарочно станешь глупить, чтобы он тебя спас. Поэтому, если он тебя от чего-нибудь спасёт, я его награжу по-другому. Подарю хороший доспех и меч. И коня дам. Миху будет очень рад. А боярство ему ни к чему.
Рица нахмурилась:
– Нет, к чему. Ему надо быть боярином.
– Зачем?
– Тогда ты сможешь отдать меня за него замуж, - сказала дочь и улыбнулась мечтательной улыбкой.
Будто нарочно в эту минуту за окном несколько девичьих голосов выводили песню о любви и счастье. Слушая их, я ненадолго отвлёкся, а когда вспомнил дочкины слова, сказанные совсем недавно, мне показалось, я ослышался:
– Замуж?
Мелькнула мысль: "Да не может быть! Дочь собралась замуж за деревенского паренька? За что мне это наказание?"
– Я хочу выйти за него замуж, когда вырасту, - мечтательно повторила Рица.
Тем самым она напомнила мне, что ей всего-то девять лет, поэтому я с облегчением вздохнул, подумав: "Детские выдумки. Намечтается и забудет, и появятся у неё другие мечты, взрослые, а не эта блажь".
У меня даже появилось желание шутить:
– А Миху-то согласен взять тебя в жёны?
– Да, - последовал ответ.
– В самом деле?
– Да, но с оговоркой, - серьёзно ответила Рица, глядя на меня.
– Я спрашивала, хочет ли он на мне жениться, и он сказал, что у него не благородная кровь, поэтому мы не можем.