Счастье взаимной любви
Шрифт:
— А охрана? — недоверчиво спросил Селиванов.
— Охрану дня через три только поставили! — радостно засмеялся Николай. — Ну, сели на мотоцикл и — туда! Приехали ввечеру, город почти что вымер! Мы до первого магазина, но опоздали, уже чистенький стоит, обобрали до нас! Потом лавку все-таки нашли и полную коляску товаром набили! Тут тебе и водка, и вино, и горилка в граненых бутылках, запеканка! Дюже добре обогатились! Раза два еще ездили, пока там охрана появилась и кого-то из добытчиков подстрелили.
— Ты же мог радиацию подхватить, — озабоченно сказал Клюев.
— Да
— А я про всякие там рентгены не знаю, — радостно засмеялся киевлянин. — Только усы у меня вдруг та-ак начали расти, что мне их и брить стало совестно!
— И напряжеметр по утрам стоит? — озаботился Клюев, но киевлянин его не понял.
— Что стоит?
— Да прибор твой между ног — работает?
— А! Это! По-моему, еще лучше прежнего! Вы на зеленую конференцию, на шашлыки собрались, да, пацаны? Так я сейчас пойду пива куплю. Страсть как пиво люблю.
Он метнулся к магазину, из которого мужики тащили пиво в бутылках, а Мазурук сказал Марату:
— Ты, Марат, вот что, забирай своего парубка и отваливай. Нечего его с нами тащить.
— Да ты что?! — удивился Марат. — Хороший парень, башли у него есть…
— У него, кроме башлей, — ОБЛУЧЕНИЕ. Ты, двоечник, не понимаешь, что он сейчас, может быть, светится и всех нас облучает? Трудно догадаться, да? Хиросима там не Хиросима, а народу уже передохло несколько сотен.
— Как тебе не стыдно, Селиванов! — вспыхнула Богданова. — Человек такое пережил, у тебя совесть есть? Он же пострадал, а тебе бутылку водки на него жалко.
— Он не страдалец, а мародер! — обозлился Мазурук. — Пустой город грабил. Если ты его жалеешь, то иди и обнимайся с ним сама. А я не хочу, чтоб Анька и прочие наши девки из-за него потом двухголовых уродов без пиписьки рожали.
— Ладно, — сказал Марат. — Я его уведу. Хотя вы, конечно, подонки, кореша. Трусливые подонки.
Он отошел от компании и двинулся вдогон за отвергнутой жертвой чернобыльской катастрофы. Корова — Богданова заколебалась было, качнулась за ним следом, но поразмыслила и осталась.
— Похоже, Лешка не приедет. Загулял на каких-то поминках, — тоскливо протянул Селиванов.
Но тот не подвел. Его жутковатая машина подкатила через минуту. Веселый рыжий Лешка Иванов выскочил из кабины, громко, на всю улицу пропев жестяным голосом:
Как увидишь рюмку водки — пей, пей, пей, пей!
Как увидишь комсомольца — бей, бей, бей, бей!
Как увидишь комсомолку — суй, суй, суй, суй!
Промеж ног ей свой прекрасный — ой, ей, ей, ой!
Он весь светился от счастья, как творец, только что создавший нечто нетленное. Подобные песенки он выпаливал при каждой новой встрече, и все они были одного сорта — скользкие, похабненькие. Но Лешка был добрым, открытым парнем, для друга готовым снять с
— Загружайся, только песен не петь! — крикнул Лешка. — Мильтонов на дороге полно! И вообще морды делайте траурные, будто хороните кого! Витька, на Соловьиное махнем?
— Точно, — ответил Мазурук, подхватил Аню за талию и, слегка оторвав от земли, затолкал в автобус.
— О’кей, — согласился похоронный водитель. — Но я рано утром уеду, часов в шесть. А то погорю, и машину отнимут.
Они сели в автобус, Лешка покатил на проспект, а Тамара Раскина с мрачной торжественностью запела похоронный марш, тыкая пальцем в Богданову, отчего начался такой хохот, что все чуть со скамеек не попадали. Ясно было, что Корову не хоронить едут, а предстоит ей сегодня потерять свою девственность.
Из соображений безопасности сразу за городом Лешка свернул с магистральных путей на необъезженную боковую дорогу, разбитую и размытую — так ему было спокойней. Здесь уже запели во всю глотку, потому что никакого маскарада не требовалось. Но оказалось, что расслабляться было рановато.
Едва миновали густой еловый лес и выскочили на опушку, откуда уже проглядывалось Соловьиное озеро, как невесть откуда на дорогу выскочили два милиционера и, самое удивительное, за ними два солдата с автоматами через плечо.
Старший милиционер требовательно поднял руку, и Лешка застонал.
— Влипли, заразы! С какой стати они пасутся здесь, подснежники вонючие?!
Но машину пришлось остановить. Лешка вылез из кабины, прихватив какие-то бумажки, которыми собирался оправдать свой рейс без мертвеца, а в автобусе наступила напряженная тишина — весь пикник мог сорваться.
Мазурук сказал тихо:
— На всякий случай — мы едем с похорон любимой учительницы. Лешка везет нас по домам, в Черноголовку.
Аня прыснула:
— А какую гниду из учителей хороним?
— Да по мне хоть бы они все разом передохли, — ответил Мазурук.
Аня видела, как милиционеры принялись расспрашивать Лешку, солдаты с автоматами стояли в сторонке. Лешка махал руками и с каждой секундой чувствовал себя явно уверенней. Кажется, пронесло. Потом один из милиционеров заглянул в автобус — лицо у него было жестким, глаза внимательно скользили с одного лица на другое. В нем было что-то столь грозное и настораживающее, что ребятам даже не пришлось изображать печаль, делать серьезные физиономии. Все притихли. Милиционер внушал безотчетный страх. Осмотр занял у него не больше минуты, он спрыгнул с подножки на землю и сказал громко:
— Ладно! Проезжай, халтурщик! Если б не это дело, я б тебе показал турпоход! Проваливай!
Лешка скакнул к рулю, перевел дух и, улыбаясь, проговорил дрогнувшим голосом:
— Пронесло. А то прощай работа, да и права могли бы отнять!
— А что там? — спросил Клюев.
— Солдат какой-то из своей части сбежал. С автоматом Калашникова, десантный вариант, короткий откидной приклад. И два рожка патронов к нему. А эти дураки думают, что он здесь прячется. Давно небось у своей бабы в Москве схоронился! Ладно, едем!