Счастье™
Шрифт:
– Гарри, у меня ружье, не забывайте.
– Простите. На чем я остановился?
Эдвин издал нечто среднее между вздохом и рычанием:
– Театр в Силвер-Сити.
– Ну да. Этот мистер Макгрири пришел и спросил, хочу ли я разбогатеть и жить в огромном особняке. Я ответил «да» – по вполне понятным для актера причинам. Это ведь роль на всю жизнь. Тогда он спросил, смогу ли я сыграть пьесу на тему восточноиндийской мистики. Моя мать – итальянка, отец – мексиканец, поэтому я сказал: «Вряд ли. Я ничего не знаю про Индию». Но мистер Макгрири ответил: «Не беспокойся. Помнишь Арчибальда Белани? Голубоглазого англичанина, который убедил весь мир в том, что он туземный старейшина по имени Серая Сова? Много лет водил всех за нос. Люди видят только то, что хотят». Ну я и согласился.
– Да, – сказал Эдвин. – Я видел, как вы фонтанировали заученными наизусть откровениями.
– Мне очень жаль, – сказал Гарри. Искренне сказал. Он заерзал в кресле, продолжая держать руку на весу. – Я не такой уж плохой человек – просто я плохой гуру. Поймите, это работа. То есть я просто играл. Я все ждал, когда меня подловят, но не дождался. Им нравится быть в дураках. Они предпочитают жить в иллюзии. Ведь я даже не смог правильно подделать акцент. Я прошел только вводный курс по диалектам и не изучал восточноиндийские разновидности. Я освоил дюжину вариантов кокни и все английские акценты, но на первом курсе у нас не было пакистанского или хинди… А на втором вместо этого я изучал компьютеры. Поэтому мистер Макгрири решил, что для Тупака Суаре подходит богом забытая деревенька на севере Бангладеш, вряд ли ее кто-то знает. С акцентом у меня были большие трудности. Обидно, ведь с ирландским все в полном порядке. Правда. У меня четверка с плюсом. Хотите послушать? «У акчьорра из гьоррода Дьюблина оказаллась каррьерра загьюблена…»
– Лимерики оставьте для поклонниц, – сказал Эдвин.
– Но я их прекрасно читаю, – искренне возразил Гарри.
– Ружье, Гарри. Помните?
– Да, – выдохнул тот и поник.
– Ваша оценка по диалектам меня не интересует, ясно?
Гарри растерянно опустил глаза.
– То же самое сказал мистер Макгрири, но не так вежливо. «Ты болван. Кто поверит итало-мексикано-американцу с ирландским акцентом да еще по имени Тупак Суаре?» Все время по голове меня лупил. Нехороший человек. Ему самому нужно обратить внимание на ребенка внутри себя.
– Где он сейчас, этот мистер Макгрири?
– По-моему, до сих пор в Райских Кущах. Эдвин поднялся.
– Спасибо, Гарри. Рад был познакомиться. Извините за палец.
– Знаете что, – сказал Гарри. – Будьте поосторожнее в Райских Кущах. Он хитрый.
Глава сорок четвертая
Мэй Уэзерхилл взяла себе имя Сахарная Вата, и ее, словно кисею теплым осенним ветром, носило из коммуны в коммуну, пока она не бросила якорь среди любвеобильных братьев и сестер северной Обители Счастья™ (Сто седьмой филиал Общины Онейда).
Дни сменялись днями, время словно исчезло. Не было ни календарей, ни часов, ничто не делило мир на дни и минуты. Не было унылого утра понедельника, ни веселого пятничного вечера, ни воскресного одиночества.
Мэй бродила по садам пряных трав, знакомилась и занималась любовью с людьми в белых одеждах, похожими друг на друга как близнецы, и улыбалась до онемения лица и сердца. Она ощущала, как ее мир постепенно обретает равновесие и покой. Вела беседы, похожие как две капли воды. Одно сияющее лицо сменялось другим, но разговоры велись прежние. Никто не язвил. Не сплетничал. Никто никогда не плакал – но и не смеялся до слез и колик в животе. Ни смеха. Ни слез. Рай на земле, в истинном смысле слова. Все соглашаются друг с другом, перепархивают от одной группки к другой. Никто ничего не знал про Мэй, но все искренне ее любили. Теплое солнце, чудесные люди: святые любящие вегетарианцы в простых грубых одеждах. На порогах разбросаны
10
«Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения». К. Маркс. Манифест коммунистической партии.
И Мэй была счастлива. Безмерно счастлива. Жизнь стала безмятежной и спокойной, и она, глядя в зеркало, больше не видела неполноценную личность, набор недостатков и изъянов. Она практически не видела себя. Но это неважно. На седьмой день Сестры Счастья™ убрали все зеркала, изгнав одним простым деянием из жизни гордыню, неуверенность и суету.
Возможно, именно близость турбазы «Шератон Тимберленд» начала подрывать спокойствие Мэй. Каждый день она ходила босиком на рынок мимо пустого, вьюнком поросшего отеля и, проходя, шептала одно имя – имя, которое ее по-прежнему смущало, бесило, влекло и раздражало: «Эдвин де Вальв». Отсутствие Эдвина бросалось в глаза, создавало темную рябь под верхним слоем ее спокойствия, рождало опасные водовороты и неожиданные течения, угрожающие опрокинуть все.
Дни сменялись днями. Росли травы, рушился отель. Жизнь Мэй завернулась лентой Мёбиуса: бесконечное повторение одного и того же дня, неизменные улыбки.
И вот однажды пришло письмо. Словно камнем разбило витраж, проникло под видом блаженства и счастья™. «Слава Тупаку Суаре!» – крупными буквами вывела на конверте дрожащая, но решительная рука. (У Эдвина палец еще не зажил, и ему трудно было писать ровно.)
Письмо оказалось таким же дрожащим, но чувства выражались решительно. Дерзкое и ясное, сверху большими печатными буквами нацарапано: МАНИФЕСТ ДЛЯ МЭЙ. А дальше:
Теперь я знаю, что здесь не так. Дело не в курении, косметике или обжорстве. Все гораздо глубже. Главный вывод из всей философии Тупака Суаре: ему недоступна обычная радость.
Радость – не состояние бытия. Это действие. Радость – это глагол, а не существительное. Ее нет отдельно от наших поступков. Радость по природе своей мимолетна, а не постоянна. Mono-no-aware. «Печаль всего сущего». Печаль наполняет все, даже радость. Без нее радости не существует.
Радость – это наши действия. Радость – это пляски без одежды под дождем. Радость – языческая, абсурдная, она пронизана вожделением и печалью. В отличие от блаженства. Блаженство наступает после смерти.
Я уезжаю. На юг, в пустыню, на последнюю битву. Чтобы спасти всех нас от счастья. Чтобы в мир вернулись радость, боль и порочные удовольствия.
Я спасу мир, Мэй… А потом приду за тобой.
Надпись внизу страницы была жирно подчеркнута и помечена восклицательными знаками: мбуки-мвуки!!!
И тут впервые за долгое-долгое время Мэй засмеялась. Громко расхохоталась от всей души. Мбуки-мвуки! Одна из непереводимостей, которая на языке банту означает: «Сбросить одежду и плясать голым от радости». То есть действовать, радоваться жизни, буянить.
Мэй представила себе пляшущего под дождем голого Эдвина – огородное пугало, что забавно размахивает тощими руками, приветствуя пороки. Она все смеялась и смеялась. Эдвин. Ее Конан. Ее творец бессмысленных великих поступков пляшет голым под дождем. Мбуки-мвуки!
– Сахарная Вата, к тебе можно?
Мэй испуганно обернулась. Ее окликнула одна из Сестер Вечного Счастья™, пожилая дама с большими глазами лани. Вид у нее был встревоженный. Весьма встревоженный.
– Я слышала, как ты смеялась… Мы все это слышали. И я должна заметить, это неправильный смех. Не тихий безмятежный смех того, кто един со Вселенной. Я бы даже сказала, что он прозвучал немного зло.
Мэй засмеялась еще громче.
– Он и есть злой. Очень злой. – С этими словами она сбросила с плеч Покрывало Блаженства, аккуратно сложила и протянула его сестре. – Мне уже достаточно счастья.