Счастье
Шрифт:
Перед тем, как нажать на дверной звонок, она зачем-то сильно зажмурилась. За забором послышался громкий крик брата, оповещающий о незваном госте.
Дверь открыла мама и сразу же прижала хныкающую дочь к груди.
– С Днём рождения, мама, – пробубнила Марфа, поднимая руки с подарочными пакетами вверх.
Дети, которых заинтересовал гость, не сразу признали старшую сестру, рассматривая её, спрятавшись за углом дома, но вскоре бросились с объятиями. Марфа отдала пакет сладостей двум сестричкам, а сама подхватила младшего братика на руки и начала трепать его щёчки.
Сейчас Марфа
***
День, что Марфа предоставила себе для общения с семьёй, подошёл к концу. Она долго прощалась с мамой, обнимала сестрёнок и успокаивала брата, утирающего слёзы тканью её бежевых брюк. Сердце разбивалось на мелкие осколки, когда она видела отдаляющуюся фигуру матери, стоявшую на пороге дома.
До самолета оставалось меньше четырёх часов, и это время Марфа хотела подарить ещё одному дорогому человеку. Она зашла в ближайший цветочный магазин, купила 15 веточек лаванды, сложила их в тонкий букетик и завязала белоснежной лентой.
Ещё в детстве, когда бабушка собирала в саду цветы, рассказывала про них истории, а девчонка, открыв рот, слушала и всегда задавала вопросы: «Почему жёлтые цветы – признак расставания», «Важно ли число цветов в букете» и «Почему и на кладбище, и в качестве подарка несут цветы». Бабушка всегда терпеливо отвечала на детские вопросы, застрявшие у Марфы в памяти.
Поэтому такой букет она выбирала тщательно. Потому что знала, 15 – число благодарности и уважения, а лаванда означала: «Я тебя никогда не забуду» и «Никто не заменит тебя».
Опустив голову, чтобы не встретиться с серыми глазами на фотографиях, Марфа брела мимо рамок, украшенных различными ленточками, цветами, мягкими игрушками и записками. В колумбарии тихо, как на кладбище, и Марфа мысленно ударила себя по голове за такое сравнение. Она вслушивалась, как гудел ветер, гуляя по нескончаемым каменным коридорам, и в душе становилось не по себе. Ноги, словно налились свинцом, заставляя замедлять шаг и вздохнуть от иллюзии ноши.
И вот Марфа подошла к самой родной фотографии. Кристофер всё так же улыбался среди цветов и мягких игрушек. Кто бы ни говорил, но время не лечило. Просто проблемы затмевались другими, и в голове больше возникало мыслей о будущем, чем о прошлом.
Марфа бережно положила лаванду перед фотографией и стёрла рукавом скатывающиеся слёзы.
– Кроме твоей улыбки меня ничего уже не радует, – она разбито улыбнулась, – и молочного коктейля, ты же знаешь, – Марфа впилась ноготками в ладонь. – Но всё равно я чувствую, как стремительно разлагаюсь, и мне очень страшно, – девушка громко всхлипнула, протянула руку, трогая ледяное стекло. – Пожалуйста, Крис, будь счастлив в следующей жизни за нас обоих.
Девушка медленно огладила фотографию и отбросила бутоны цветов в стороны, чтобы разглядеть родное лицо, но заметила на стекле в правом нижнем углу маленький рисунок дерева с корнями. Она смочила палец слюной и потёрла рисунок с фото, а после, понимая, что рисунок не стереть – сделала два шага назад.
– Этот рисунок, – прошептала она, вглядываясь в угол.
Возникло ощущение, будто кто-то снял её розовые очки. Марфа не стала спрашивать Томаса, почему его татуировка на бедре точно такая же, как и во вчерашних документах,
Марфа достала телефон и сделала снимок фотографии улыбающегося Криса, обещая себе спросить об этом у Томаса лично, а у Кая потребовать объяснений, ведь он явно что-то об этом знал.
***
Весь день Томас был нервный: Мирай отправил неверный заказ и теперь те отказывались сотрудничать, а значит, Томас потерял пару миллионов и подорвал свой авторитет. Ещё плюс сто к настроению прибавило то, что на тренировке рекрутов, которой занимался Кай, погибло три молодых рекрута, когда парень учил навыкам рукопашного боя. А конец дня скрасила новость об исчезновении Марфы. Домработница доложила, что девушка обсуждала свою поездку с Каем, но последний не проронил ни слова в течении всего дня. Поэтому, сидя на своём кресле в кабинете, Томас уже полчаса пристально смотрел на парня, стараясь выудить у него хоть какую-то информацию о Марфе.
– Ты даже не намекнёшь, где она? – Томас потёр переносицу. Этот пустой разговор тратил его время.
– Я повторю в сотый раз – Марфа не сказала, куда собиралась поехать.
– Но, ты ведь знаешь, куда она поехала, да?
Кай сидел на стуле перед Томасом, выпрямив спину, и смотрел на него из-под полуприкрытых глаз. Как бы Томас не сходил с ума и не брызгал слюной, Кай его не боялся и не посмеет рассказать что-либо о Марфе. Вдруг она придумала себе другое оправдание, и сказать правду, для Кая будет равным подставить подругу.
– Конечно, знаешь, – он тихо засмеялся. – Вы ведь двое не разлей вода, прям. Не удивлюсь, что ты эту идею ей и подал.
Кай показывал видом, что из их диалога Томас мало что вынесет. Но старший просто так не остановится. Томас вскинул голову к потолку и впился ногтями в ладонь. Эту привычку он перенял у Марфы, но только она прибегала к ней, когда волновалась, а Томас – когда злился.
Ярость, словно лава, пылала у него в венах и бежала от сердца вместо крови. Кай готов поклясться, что внутри него разбушевался настоящий ад, а в голове, где место здравомыслию, танцевали черти во главе с самым настоящим Дьяволом.
Томас оттянул галстук вниз и расстегнул три верхние пуговицы.
– Второе правило, Кай, – он принялся расстёгивать пуговицы на манжетах.
– Непослушание господина карается смертью, – не моргая прочеканил Кай. Томас поднял на него взгляд. Кай, словно очнувшись от гипноза, посмотрел в глаза Томасу и сложил руки на груди, откидываясь на спинку стула. – Не зазнавайся, Томас. Ты мне не господин. Я верен лидеру «Древа», но никак ни тебе. Вся твоя самовольность не приводит меня в восторг.
Слова друга резали слух.
– Не господин значит, – Томас хрустнул пальцами. – Ты верен тому, кого ни разу не видел?
– Верно, Томас, – ответил Кай, мысленно понимая, что конец их пустого диалога не за горами. – Я помогаю тебе лишь потому, что ты мой товарищ и мне нравится идея лидера взять под контроль всю преступность Са-Рьяно. И если моей верности недостаточно, то я восполню её своими поступками, – он взглянул на циферблат наручных часов, встал со стула и разгладил пиджак. – Прости, друг, но моё время закончилось. Мне ещё разгребать весь хлам после смерти рекрутов.