Счастье
Шрифт:
– Не говори так.
– Не говорить что? Очевидные вещи? – она поманила Жана пальцем, чтобы тот наклонился и ей не пришлось тратить силы на голос. – Послушай, малыш. Первое время будет очень сложно. Не смей опускать руки, понял? Ты не просто ребёнок. Ты мой сын, Жан. Мой, – Жан поднял голову к потолку и закрыл глаза, чтобы сдержать слёзы. – Если вдруг тебе нужна будет поддержка, если вдруг станет плохо и невыносимо – положи руку на сердце, – она взяла его руку и положила себе на грудь. Под тонкой кожей и больничным халатом парень едва мог уловить удары. –
После работы Жан снова шёл в больницу. Сегодня он прихватил сказку «Сказание о скале», которую кто-то оставил на стройке, где он подрабатывал.
Как обычно сев перед изголовьем кровати, чтобы хорошо было видно лицо матери, Жан начал читать сказку.
– Жан, ноги, – тихо прошипела она, елозя на постели.
Мальчишка тут же отбросил книгу и принялся разминать стопы, сгибать и разгибать ноги в коленях.
– Болят?
– Такое ощущение, что я их не чувствую.
Если бы у женщины в тот момент были силы, то она бы почувствовала, как ладони сына ослабли, а затем начали трястись. Жан отвёл голову к окну и прикусил губу, стараясь сдержать слёзы. За окном щебетали птицы. Он так хотел вывести маму на улицу, чтобы она, наконец, вдохнула свежий воздух; хотел принести ей твёрдую пищу, чтобы она, наконец, вспомнила вкус еды; он хотел просто выйти из этой чёртовой больницы, чтобы больше никогда не видеть эти мрачные коридоры.
– Спина.
Хрип мамы вытащил Жана из раздумий, как удочка вытаскивает рыбу на берег. Ему пришлось привстать, чтобы помочь маме сесть. Наклонив маму, он стал бережно массажировать спину, смотря за её реакцией.
– Такое чувство, что всё немеет.
Её шёпот был похож на тот, когда в детстве она читала Жану сказки на ночь. Её тяжёлое редкое дыхание заставила мальчика аккуратно положить маму.
– Уже лучше?
Мама молча повернула голову в сторону сына. Радужка её глаз была абсолютно чёрной. Она пристально смотрела на Жана, забывая даже моргать. Жан посмотрел на её грудь – ещё дышит.
– Голова!
Её визг заставил Жана соскочить с места. Он тут же нажал кнопку вызова персонала и сел рядом.
– Голова! Так болит! Сделай что-нибудь!
– Сейчас придут врачи, мама, – Жан схватил её за ладони и крепко сжал их.
Словно найдя последние силы, женщина резко села на кровать и уставилась своими чёрными глазами в потолок.
– Голова, Жан!
– Мам, потерпи, – он обнял её так крепко, стараясь успокоить пока она кричала во всё горло. – Сейчас уже придут врачи.
Мама тут же замерла. Жан обнял её крепче, вытаращив глаза на мятую наволочку.
Вдох. Выдох.
Жан прикусил губу.
Вдох. Выдох.
Женщина едва дёрнула рукой.
– Жан…
Вдох.
– Все хорошо, мам, – правой ладонью он огладил её тонкие локоны. – Всё будет хорошо. Мам?
Жан не услышал выдоха.
В голове произошёл взрыв.
В кабинет вальяжно вошла медсестра. Увидев обмякшее тело женщины, она тут же выбежала в коридор и что-то громко крикнула.
–
Чья-то сильная рука отдёрнула его, после, какой-то сильный мужчина вывел Жана из палаты.
– Мама, – взвыл Жан. – Мама! Мамочка!
Жан упал жижей, упал тем гноем, что долгое время выходил из матери, на пол.
Не с ним. Ни с его семьей. Ни с его матерью.
Врачи вывезли из палаты тело, накрытое белой тканью.
Жан не просто рассыпался. Его плоть вырывали на живую. Кости перемололи в пыль и рассыпали по миру. Захочет собраться – не сможет. Сердца нет, там пузырь с черной желчью.
Его мать сто пятьдесят шесть дней боролась с раком. Больше не смогла.
Прах мамы отдали спустя два дня. На похоронах присутствовал только Жан, его отец и та девушка из машины.
– Никто мне не сообщил о её болезни. Я даже не знал. Позвонили лишь тогда, когда её сердце перестало биться, – шептал отец. Жан игнорировал слова. Он смотрел лишь на улыбающуюся фотографию матери и заставлял себя стоять смирно и не дать разреветься перед отцом. – Что будешь делать дальше, Жан? – снова тишина. – Я не могу оставить тебя одного на произвол судьбы, поэтому, давай держаться вместе? Переедем в Са-Рьяно и будем жить вместе?
– Катись к чёрту, – безразлично перебил Жан. С него хватит этого цирка. Он ушёл прочь с колумбария, оставляя отца и его новую пассию смотреть ему в след.
Жан шёл долго, пиная мелкие камушки носом старых кроссовок. Шёл бесцельно куда-то вперёд, изредка срезая пути между зданий. Он шёл домой. В свой уютный дом, где всегда пахло сигаретами, мамиными духами и хлоркой; шёл туда, где родился он, его мать и бабушка; туда, где всегда его ожидало понимание, поддержка и советы. Он шёл домой. Но войти так и не решился. Железная дверь отталкивала его сильнейшим магнитом.
Какой шанс, что его мама сейчас дома читает книгу или вышивает? А может, она стоит на балконе и курит?
Жан заглянул за угол, где находился балкон.
Нет, там пусто.
Может ли Жан нормально попрощаться? Извинится, что вырос таким придурком. Сказать, что попытается поступить в университет. Сказать, что любит.
Жан хотел, чтобы она ушла с легкостью, без боли и, умирая, была не одна. Он хотел, чтобы ей не было страшно. Он хотел, чтобы его мама страдала меньше, поэтому всегда заходил к ней с улыбкой. Но в итоге она ушла, оставила пустоту и алый, кровавый след на простынях.
*
Жан зажмурился от страшных воспоминаний. Сидя на качелях детской площадки, находящаяся во дворе его жилого комплекса, он смотрел на луну и докуривал уже третью сигарету. Парень взглянул на старую татуировку на запястье и не понимал, почему она немного жгла. В правой руке он держал включенный телефон, надеясь, что кто-нибудь разделит его невыносимую пустоту в душе.
И последние её слова парень помнил наизусть.
Он положил руку на сердце, поднял голову к небу и чуть улыбаясь, прошептал: