Шрифт:
Серия «Мировая книжка»
Предисловие от издательства
У Лидии Алексеевны Чарской (1875–1938) удивительная писательская судьба. Пушкинская строка: «Хвалу и клевету приемли равнодушно…» – в полной мере относится к ее творчеству, претерпевшему самые контрастные оценки – от восторженных, хвалебных до разгромных, уничтожающих.
Она
Первую книгу «Записки институтки» Л. Чарская отнесла в журнал «Задушевное слово» в 1902 году, не особенно рассчитывая на публикацию. Она решилась на это, потому что ее семья остро нуждалась в средствах.
В один прекрасный день домой к ней приехал сам Маврикий Осипович Вольф, известный издатель журнала. Он был в восторге от работы молодой писательницы и обещал публиковать все, что она ни напишет в будущем.
После выхода первой повести в свет Л. А. Чарская проснулась знаменитой. Мальчики и девочки плакали над ее книгами, ставили ее имя в один ряд с А. С. Пушкиным. Ее охотно печатали вплоть до 1917 года. В том году произошли две революции, закрылся журнал «Задушевное слово» и кануло в Лету многое из того, что прежде казалось незыблемым.
Все, о чем писала Л. Чарская, оказалось идеологически враждебным для строителей нового общества, и ее перестали печатать. В течение 70 лет творчество Л. Чарской находилось под негласным запретом, но это не значит, что читатели ее позабыли. Потрепанные дореволюционные книжки бережно хранили в семьях, переплетали, передавали из поколения в поколение.
В начале 1990-х годов повести Л. Чарской вновь появились на прилавках книжных магазинов и вновь стали бить все рекорды продаж. В чем секрет популярности ее наивных, восторженных книг? Почему истории этой писательницы так трогают душу вот уже более ста лет? Попробуйте сами ответить на этот вопрос.
Перед вами две повести – «Счастливчик» и «Щелчок». Они объединены общими персонажами, рассказывают о большой и дружной семье Раевых. Обратите внимание, это говорящая фамилия, от слова «рай». Все самое ценное, что только может подарить семья человеку, есть у Раевых. Поэтому какие бы потрясения ни происходили – будьте уверены, все окончится хорошо.
Счастливчик
Глава I
Утро. Синие шторы спущены в детской, но шаловливый солнечный луч нашел скважинку между занавеской и оконной рамой и проник в комнату, освещая уютную, красивую белую кроватку, голубое стеганое атласное одеяло и белокурую, с длинными растрепанными кудрями, головку спящего мальчика.
Между стеклом и шторой на окне шевелится кто-то. Слышится усиленная возня, постукивание и шелест.
Наконец этот «кто-то», таинственный и незримый, кричит голосом, не допускающим возражений:
– Бонжур! Пора вставать, Счастливчик! Пора вставать!
Белокурая головка в голубовато-белой кроватке приподнимается. Большие черные глаза то недоуменно таращатся, то жмурятся от солнечного луча.
– Бонжур!
Мальчик сладко зевает, потягивается и садится на постели.
Мальчик этот очень хорошенький и изящный. Он весь тоненький и хрупкий, с бледным, точно фарфоровым личиком, черноглазый, с льняными кудрями, с правильными чертами и алым, как вишня, ротиком. Ему девять лет, но кажется он значительно меньше. Счастливчик – крошечного роста, и все принимают его за семилетнего. Совсем, однако, напрасно: он умен как взрослый. Это говорят все: и бабушка, и няня, и Ляля, и monsieur [1] Диро, и Мик-Мик.
1
Месье, господин (фр.).
Только что Счастливчик спустил с постели голенькие ножонки, как за дверями слышится голос:
– Можно войти?
Счастливчик подбирает тотчас свои ноги под себя и садится, как турецкий паша, посреди своей нарядной кроватки.
За шторой на окне слышится возня. Кто-то тревожно мечется там и свистит: «Фю-фю-фю».
– Войдите! – кричит Счастливчик. – Мик-Мик, это вы?
Дверь широко распахивается. На пороге появляется высокий студент в тужурке [2] , со смеющимися серыми, весело прищуренными глазами и маленькой черной бородкой.
2
Тужурка – повседневная домашняя или форменная короткая куртка.
Счастливчик не ошибся. Это Мик-Мик, собственно говоря, Михаил Михайлович Мирский, репетитор Счастливчика и дальний родственник, весь последний год готовивший мальчика в гимназию в первый класс. Счастливчик еще совсем маленьким мальчиком, когда он не умел хорошо говорить, прозвал Михаила Михайловича «Мик-Мик» и с тех пор его так и называет постоянно.
– Как, еще в постели! Но сегодня экзамен! – с деланым ужасом восклицает Мик-Мик и состраивает такую страшную физиономию, какая, по всей вероятности, была у Серого Волка, когда он намеревался проглотить Красную Шапочку в сказке. – Кира, безбожник вы этакий, ведь на экзамен опоздаете! Вот постойте, я вас!
Мик-Мик бросается к голубовато-белой постельке, хватает Счастливчика на руки и вертится с ним по комнате, высоко держа мальчика над головой.
– Сегодня экзамен! Экзамен, экзамен! – припевает он на мотив песенки «Жил-был у бабушки серенький козлик».
Счастливчик хохочет. Ему весело, забавно, но немножко холодно.
– Милый Мик-Мик, пустите меня!
– Я спущу вас, Счастливчик, лишь только вы скажете мне, что такое за зверь имя существительное?
– Это название предмета, – не сморгнув, отвечает мальчик, хохоча до слез.
– А глагол? Что за козявка божия глагол, Счастливчик?
– Глагол означает действие предмета! – снова получается между двумя взрывами смеха веселый ответ Счастливчика.
– Тра-ля-ля! Вы молодец, Счастливчик, и получаете свобод у…
И в одно мгновение ока мальчик высоко вскинут на воздух и водворен обратно в постель.
За шторой усугубляется возня, и отчаянный голос пронзительно вопит на всю спальню:
– Желаю вам доброго утра! Бонжур!
– Ха-ха-ха-ха! Ах, Коко, бедняжка! Надо его освободить.