Счастливчики
Шрифт:
— Мы ведь друзья, не так ли?
— Нет.
— Сверчок…
— Я же просила тебя больше так меня не называть. И разве ты не должен сейчас покупать мебель для детской, ну или еще что, вместо того чтобы допрашивать меня?
— У меня достаточно времени, чтобы допросить тебя и купить мебель для детской.
— Тем не менее, я немного занята, поэтому мне пора.
— Занята? Чем?
— Сижу на диване и смотрю на океан. Я засыпаю.
— Ты собираешься злиться на меня вечно? — спросил он.
— Вечно? Всего три
— Я думаю, что, если ты находишься в доме с кем-то, кто хочет тебя убить, мы, вероятно, должны оставаться на связи.
— Я одна в доме, — сказала она. — И чувствую себя здесь в полной безопасности. Роланд оказал мне весьма радушный прием вчера вечером.
— Устроил вечеринку?
— Мы переспали, — ответила она.
Признание произвело на МакКуина ожидаемый эффект, и он надолго замолчал. Эллисон провела эти прекрасные секунды, улыбаясь и наблюдая, как волны танцуют на пляже. Казалось, что они сегодня счастливы, счастливы за нее.
— У тебя был секс с Роландом?
— Дважды.
— У тебя был секс со своим братом?
— Лучше. Или хуже, зависит от того, насколько ты католик. Он монах.
— Монах? Черная одежда и плохая стрижка? Такой монах?
— Он носит джинсы и фланелевые рубашки, и у него очень красивые волосы. Но да, он монах. Он уехал из аббатства несколько месяцев назад, чтобы позаботиться об отце.
— У тебя был секс с бывшим братом, который сейчас монах.
— На удивление, он был хорош, — продолжала Эллисон. — Даже и не скажешь, что он монах.
— Ты говоришь это только для того, чтобы сделать мне больно? — спросил мужчина.
МакКуин снова молчал, и Эллисон перестала наслаждаться этим.
— Нет, — сказала она. — Не только для того, чтобы сделать тебе больно.
— Черт возьми, Эллисон.
— МакКуин, ты действительно слишком много себе позволяешь. Ты звонишь мне. Не я. Ты все закончил. Не я.
— Шесть лет. Ты не можешь просить меня перестать беспокоиться о тебе в одночасье после шести лет.
— Не беспокойся обо мне, — произнесла она с преувеличенным стоном.
— Не беспокоиться? Ты в доме, где чуть не умерла, и не знаешь, кто это сделал и почему, и мне не стоит беспокоиться?
— Я знаю, что делаю.
— Не уверен.
— МакКуин, нужно ли мне напомнить тебе, что мне было девятнадцать, когда мы впервые занимались сексом. Ты относился ко мне как к взрослой, когда я была еще ребенком. Теперь я и в правду взрослая, а ты относишься ко мне все также. Если твое следующее предложение не будет извинением, то я вешаю трубку, и этот звонок станет последним, который я принимаю от тебя.
Зная МакКуина и его врожденную неспособность извиняться, она ожидала, что этот разговор станет последним. Однако, как оказалось, МакКуин умеет удивлять.
— Ты права, — сказал он наконец. — Мне очень
— Спасибо, — поблагодарила она. — Извинения приняты.
— Еще кое-что.
— Ты снова собираешься сказать что-то сексистское и наставляющее?
— Возможно. Просто позволь мне.
— Ладно. Продолжай.
— Пожалуйста, Эллисон, пожалуйста, будь осторожна.
Умоляющий тон в его голосе пробил брешь в ее защите. С тех пор, как умерла ее тетя, он был для нее самым близким человеком. Он помог ей купить машину. Во время суровой зимы он снимал ей номер в отеле, потому что трубы в ее квартире замерзли. Когда Эллисон заболела пневмонией на последнем курсе колледжа, он обеспечил ей лучшее медицинское обслуживание, которое только можно купить за деньги. Если бы они до сих пор были вместе, он оплатил бы ей дорогу до доктора Капелло, номер в отеле и дорогу обратно. Так как он не мог оказать ей поддержку, когда она ее хотела, он оказывал ей поддержку, когда она в ней нуждалась.
— Просто… — сказала она, уже не сердясь. — Кажется, я начинаю кое-что вспоминать.
— Что? — спросил он. — Вспоминать что?
— Вспоминать то, что мне нужно вспомнить. Что-то важное. Я почти вспомнила, мне кажется, это как будто ты пытаешься вспомнить слово, и оно вертится у тебя на языке. Вот так.
— Ты хочешь вспомнить?
— Один из моих старых рисунков все еще висит на холодильнике. Возможно, если бы я знала, что произошло, почему мне пришлось уехать… Не знаю…
— Если бы ты знала, почему тебе пришлось уехать, ты бы осталась?
— Я не заглядывала так далеко.
— Ты не умеешь притворяться, — сказал он.
— Хорошо, возможно, я забегаю слишком далеко вперед. Было бы приятно провести Рождество с кем-нибудь.
— Мы всегда праздновали Рождество вместе.
— Двадцать седьмого, — напомнила она. — Никогда в Рождество. Ты всегда был со своими детьми в Рождество.
— Сверчок, я…
— Я знаю. Тебе жаль. Не стоит. Не в этом случае. Рождество для семьи, а я никогда не была членом твоей семьи.
— А Роланд — член семьи?
— Раньше был.
— Значит, ты планируешь остаться там на время?
— Чтобы повидаться с доктором Капелло.
— Хорошо, — сказал он. — Делай, как знаешь. Но если решишь остаться дольше, не теряйся, чтобы я знал, что ты жива.
— Если ты настаиваешь.
— Я настаиваю, — подтвердил он. — И дай мне знать, если произойдет что-нибудь странное, ладно?
Эллисон услышала какой-то звук снаружи. Она выглянула и увидела кого-то на веранде. Мужчина в черном. Полностью. Черные джинсы, черные ботинки, черная футболка-безрукавка, черные волосы и черные тату по всей длине рук.