Счастливчики
Шрифт:
Эллисон закрыла лицо руками.
— Эллисон, послушай меня. У этих детей не было никакой надежды. Они были обречены в день их рождения, даже раньше, в ту секунду, когда были зачаты. Точно так же, как некоторые дети рождаются с больным сердцем, эти дети родились с поврежденным мозгом. В отличие от сердца, с мозгом можно немного поиграть. Именно это я и сделал. Частичная гиппокампэктомия, прожечь несколько отверстий в префронтальной коре, а затем подождать и посмотреть. Если все пойдет хорошо, то через полгода-год у вас появится совершенно новый ребенок с совершенно новой личностью. Когда все
— Антонио. Оливер. Кендра.
— К сожалению, да, — сказал он. — Я не мог спасти их всех. Но я пытался.
— У них ведь не было опухолей, да? Или кисты или чего-то другого?
— Если процедура помогает, то у всех детей здоровое сознание. Слишком здоровое. Если им нужно стать нормальными, им не стоит думать о том, что они родились злыми. Лучше позволить им думать, что у них опухоль, что-то чужеродное, вторгшееся в их мозг, что-то, что легко исправить. Трудно исцелиться, когда ты обременен чувством вины. Опухоль или киста — вот на что они могли бы свалить вину, а не на себя.
— И это стало причиной для операции, — сказала она. — Верно? Я уверена, что вам нужен был предлог, чтобы залезть в головы этих маленьких детей. Вы же не могли просто ходить и говорить, что хотите исцелить их от зла.
— Ты ведь так думаешь, правда? — сказал он, грозя ей пальцем. — Можно подумать, мне придется показывать родителям и опекунам рентгеновские снимки, результаты анализов, сканирование мозга, результаты лечения … Можно подумать, что мои медсестры попытаются остановить меня, ординаторов, интернов, начальство больницы. Ты ведь так думаешь. Хочешь знать, как это произошло на самом деле?
— Ты входил, и тебе отдавали ребенка по щелчку пальцев?
Доктор Капелло щелкнул старыми тонкими пальцами.
— Эти дети больше не были детьми для своих родителей или социальных работников. Они были проблемами. И когда вы говорите кому-то, что можете решить его проблему, он раскатает перед вами красную ковровую дорожку и скажет: «Будьте как дома». Никто не хотел иметь ничего общего с этими детьми. Я говорил: «Покажите мне своих худших детей, и я сниму с вас ответственность за них». Это было несложно. Они отдавали мне детей со вздохом облегчения и без лишних вопросов. Это не клише, моя дорогая. За все годы, что я искал детей, чтобы помочь, ни один социальный работник никогда не просил показать рентгеновские снимки.
— Конечно, нет. Ты был столпом общества. Люди смотрели на тебя, доверяли тебе.
— Это не имеет никакого отношения к делу. — Он махнул рукой, отгоняя эту мысль. — Я обещал решить их проблемы. Они позволили бы самому дьяволу забрать этих детей, если бы это означало, что им больше не придется иметь с ними дело. Что бы ты сделала с таким парнем, как Антонио? Мальчик, который вонзил вилку в шею девочке и пытался изнасиловать ее на детской площадке? Мальчик, который хихикал, когда ты пытался наказать его за это? Мальчик, который сразу же поджег твою кровать, как только посмотрел тебе в глаза? Мальчик, который поджег кровать своей матери за то, что та пыталась его наказать. Он был безжалостен, как змея. Эллисон, одна из моих медсестер, посмотрела на одного из моих пациентов на столе и сказала: «По крайней
Эллисон прижала руки к лицу. Она не могла поверить в то, что услышала.
— Ты любишь Тору? — спросил доктор Капелло. — Ты можешь поблагодарить меня за это, потому что, поверь мне, ты бы не смогла полюбить ее, если бы я не помог ей.
— Не прикидывайся святым или ангелом. Я знаю правду.
— Я ни разу в жизни не причинил вреда ребенку.
— Кроме меня.
Наконец ей удалось нанести достаточно сильный удар, чтобы сломать его самодовольный фасад.
— Ах, — произнес он. — Теперь ты все помнишь, не так ли?
— Я помню.
Доктор Капелло глубоко вздохнул. Его костлявые плечи поникли. Он указал костлявым пальцем на картотечный шкаф, в котором хранились все медицинские записи, прежде чем он их сжег. Эллисон подошла к нему и открыла второй ящик. Она уже заглядывала в верхний.
— Нижний ящик, — сказал доктор Капелло.
Эллисон наклонилась и приоткрыла нижний ящик. Внутри она увидела что-то, завернутое в непрозрачную пластиковую упаковку. Она сняла обертку и увидела машинку, размером не больше тостера с четырьмя ломтиками, похожая на реквизит из научно-фантастического фильма 1960-х годов. Она была белого цвета, пластиковая, с закругленными углами, большими циферблатами и кнопками, с черными проводами, обвитыми вокруг нее.
— Ты это искала? — спросил доктор Капелло.
— Это, — сказала она. Как только она увидела аппарат электрошоковой терапии, она поняла, что это была та самая штука, которую доктор Капелло использовал на ней. Она похолодела, глядя на него, и ее затошнило.
— Это был аппарат твоей бабушки?
— О, нет. Это из психиатрической больницы, которая закрылась в 70-х годах. Он очень безопасный, ты знаешь, — сказал он. — Это не похоже на то, что показывают в кино. У тебя шок, головная боль и какая-то ретроградная амнезия. Вот и все. Что удивительно, так это то, что ты ничего не помнишь из того дня. Обычно это навсегда. Амнезия от аппарата ЭШТ. — Он говорил так, словно хотел потянуть время и изучить ее.
— Теперь я все это помню. Когда я увидела припадок Антонио, я все вспомнила.
— Интересно, — сказал он. — Хотел бы я знать, помог ли тебе в этом аппарат ЭШТ. Скорее всего, ты просто не хотела вспоминать.
— Я не хотела, — сказала она. — Но я помню. Я помню, что мне было двенадцать. Помню, что я не была больна. Я точно помню, что мы были не в безопасной стерильной больнице, — сказала она. — Мы были здесь, наверху, на душном чердаке, и ты накачал меня лекарствами и использовал на мне медицинское оборудование тридцатилетней давности.
У него хватило достоинства или, возможно, трусости ничего не отвечать.
— Я ведь никогда не падала, правда? Это же ты все устроил? — спросила она.
Он поднял руку в знак капитуляции — единственное признание вины, которого она так ждала.
— Как ты мог это сделать? Ты накачал меня, — сказала Эллисон. Ее голос стал тихим, испуганным, далеким.
— Просто Бенадрил, — сказал он. — Двойная доза.
— Ты заставил меня прочесть стихотворение, чтобы я заснула. «Кубла Хан».