Счастливица
Шрифт:
Дальше в парке на теннисной площадке играло несколько человек. Старуха прошла было туда, постояла немного, поглядела на красивые движения ракеток в умелых руках уже немолодых, значительно плешивых партнеров, но поворачивать туда и сюда голову - следить за полетами мяча - ей надоело. Она уселась на одной из зеленых скамеек около пристани и тут снова ушла в созерцание то таинственных отражений в воде, то весело появляющихся на ней из-за поворота лодок. Дальше по реке расположен был дом отдыха для рабочих на тысячу с лишним человек, и лодки с веселой молодежью, то
Заглядевшись, она не заметила, как появился Вознесенский и уселся на другой такой же зеленой скамье через дорожку, прямо против нее. Он закурил и, дымя папиросой, вертя в руке портсигар из карельской березы и щуря свои китайские глазки, сказал ей врастяжку:
– Лю-бу-е-тесь!.. За-нят-но!.. Ваше имя-отчество?
Вопрос был сделан быстро, деловым тоном. Старуха ответила тут же, привычно:
– Евфалия Кондратьевна, - и, только когда ответила, отвернулась, буркнув: - Зачем это вам нужно имя-отчество?
– Так я уж привык по старинке... Евфалия - имя довольно редкое... Но иногда раньше попадалось... Ев-фалия, Ев-фимия, Ев-патория...
Он был теперь гораздо краснее, чем за обедом, и крупнее и ярче показался старухе его мясистый нос.
– Евпатория - это разве имя?.. Это - город такой, - пробасила старуха.
– А-а?.. Вот как?.. Значит, я перепутал... Правда, правда... город... Туда еще как-то лет двадцать назад поехала лечиться от чего-то моя жена и там без вести пропала.
– Ну, вот видите... Как же это так без вести?..
– вкось на доктора поглядела старуха.
– Под-стро-ено, под-стро-ено все было так, разумеется, чтобы я ее не искал!.. А я ее, признаться, и вообще-то не искал, - подмигнул он.
– Зачем мне?.. Захотелось тебе без вести пропадать, пропадай, матушка, на здоровье!.. Может быть, где-нибудь и жива еще... Хотя после стольких лет пертурбаций всяких - едва ли...
– Как же вы после этого?
– полюбопытствовала старуха.
– То есть в каком смысле?
– и доктор жестоко затянулся и закашлял. После этого ведь тут в скорости война началась, я был мобилизован, конечно, попал на турецкий фронт, потом революция, потом... вообще, как вам известно, тогда уж совсем не до жен было...
– А дети-то ваши как же?
– Какие дети?
– очень высоко поднял изумленные брови доктор.
– Совсем не было?
– Гм... За-нят-но!..
– Доктор вдруг стал еще веселей, чем был. Де-ти!..
– Что же это вы, как будто я вас об тиграх спрашиваю!
– отвернулась старуха.
– Об тиграх?..
– Доктор захохотал.
– За-нят-но!.. Нет, детей никаких не было... Для этого особый талант нужен, как вам известно... А раз к этому никакого призвания не имеешь...
– Да у вас, должно быть, и к медицине вашей тоже призвания никакого нет, - обиженно перебила старуха и отвернулась.
– Не-ет, я бы так решительно о себе не сказал, не-ет!
– весело заерошил бороду доктор.
– Как сами видите, вопросом об естественном долголетии
– Э-э, - поморщилась и гневно обернулась старуха.
– Что это вы тут мне с болезнями с такими?..
– Не любите?.. Вот видите... В этом мы с вами вполне, значит, сходимся: я сам их терпеть не могу!.. Но они, окаянные, тем не менее существуют!..
Тут большой черный мяч волейболистов, кем-то поданный с излишней энергией, залетел к зеленым скамейкам, и бежавший за ним Костюков крикнул Вознесенскому:
– А-а, доктор... Чуть я вашу булочку не слопал!
– Глупо, что оставили! Надо было слопать!
– поспешно отозвался, как того требовал момент, Вознесенский.
На аллее, где играли в городки, молодой круглоплечий, в очках, инженер-механик мастерским ударом выбил сразу всю фигуру, да еще такую трудную, как "змейка". Доктор крикнул туда: "Браво!" - и слегка похлопал в ладоши.
А по речке в это время плыла лодка с целым квартетом балалаечников со скульптурными, голыми до пояса, молодыми телами. Очень бравурную мелодию кинули к зеленым скамейкам хорошо сыгравшиеся балалаечники, так что старуха сказала уж не шмелиным своим басом, а в более высоком регистре:
– Ишь как у них выходит!.. А, кажись, что же такое балалайка? Так себе - трень-брень.
Доктор же сделал рупором руки и закричал вдогонку проплывшей лодке:
– Бра-вис-симо-о!..
Старухе он сказал потом:
– Хорошо-хорошо... Отлично поют канашки... И вообще здесь неплохо... А если еще протянется бабье лето этак до-о...
– Так уж и бабье!
– перебила снова басом старуха.
– Теперь только женщины, а баб уже нет!.. Довольно!..
– Вот как!
– удивился доктор.
– Значит, попили нашей кровушки, и будет?.. Ну, нет так нет... Пусть будет женское лето, мне все равно... Так вот если протянется это женское лето, скажем, до половины сентября, будет совсем чудесно, а?..
Но старуха поднялась почему-то и пошла, придерживая свою шаль у подбородка. Она не сказала даже теперь: "Шли бы вы с дамами болтать!" - а просто, вздохнув и прикашлянув слегка, задвигала ногами от реки в сторону дома, и доктор, не зная, что об этом подумать, опять, как это уже было сегодня, глядел ей вслед и находил в ней что-то библейское. Когда же к нему подошел и сел рядом табаковод, доктор, глядя на его крупный, с сильным выгибом нос и выпуклые глаза, спросил прищурясь:
– А что, скажите, турка у вас в роду не было?