Счастливое число Кошкиной
Шрифт:
Мне приходится взять паузу, чтобы не сорваться на ор, а Геля подуспокоилась и смогла услышать самое главное, каким бы страшным это не показалось — Ляле надо было плясать не от первой, хорошей, карты, а от последней. И не потому что она плохая, а потому что старшая. Все остальные, хоть и были выложены раньше, лишь дополняют и уточняют смысловую нагрузку. Только достучаться до Кошки получается далеко не с первого раза.
— Кошка, блин! Да поверь ты мне! Здесь Смерть нихрена не про смерть!
Я злюсь и не нахожу ничего лучшего, как усадить ее на бедра, развернув к себе
— Давай ещё раз с самого начала! Я на что гадал?
— На отношения. Наши.
— Правильно! — киваю. — На отношения, а не на что-то другое. Так!?
— Так.
— Уже хорошо. Хоть какой-то прогресс, — выдыхаю и в сотый раз завожу пластинку, наплевав на обезличивание и смягчающие формулировки. — Мне выпала карта Смерти, так?
— Так.
— У нее есть основное значение — изменения, завершение чего-либо, и дополнительные. Так?
— Ну так.
— Не “ну так”, а так! — не выдерживаю я. — Нас интересуют оба. И основное, и дополнительное, которое трактуется исключительно и применительно к заданному вопросу. Так?
— Ну да. Но там же…
— Стоять! — рявкаю, останавливая попытку уехать в дебри. — Я спросил про отношения и услышал бы нифига не про смерть, а о том, что что-то изменится или уже изменилось, — смотрю во все еще не верящие глаза и, скрежетнув зубами, пальцем тычу в ноутбук. — Блядь, Кошкина! Открой и прочитай сама, если не веришь и думаешь, что я тебе вру или мог что-то перепутать и забыть! Это принцип гадания и не я его придумал!
Может, мне все же и не стоило срываться в ор, но результат превзошел ожидания — Кошка в одно мгновение вскинулась и наехала в ответ:
— Думаешь, я не помню, что у тебя память что ли!?
— А ты реально помнишь? — не останавливаясь, завожу ее еще сильнее и ликую, услышав язвительное:
— Прикинь, помню! Я склеротичка что ли!? — выгнув бровь и скрестив руки на груди, она сверлит меня взглядом, требуя ответить, и хмыкает, когда я отрицательно мотаю головой. — И чего тогда орать?
— А чтобы ты меня выслушала.
— Так ты говори.
— А я и скажу!
— Ну так скажи!
— А я что делаю!? — выжидательно смотрю и уже спокойнее продолжаю. — Пляшем от первой карты и ее значения. Так?
— Так!
— Аминь, блядь! — вскинув руки вверх, опускаю одну и начинаю загибать пальцы. — Что мы имеем бонусом к главной карте? Первое — любовь. Так?
— Совунчик, блин! Я тебя по башке тресну, если ты не перестанешь постоянно “такать”!
— Так!? — повторяю и киваю едкому фырканью:
— Нет, блин! У нас все что угодно, но конечно же не любовь!
— С первым разобрались. Второе, — демонстративно загибаю палец, — жаркая, как огонь. У нас же жарко, так?
— Совунчик… — замахнувшись, Кошка снова фыркнула и закатила глаза. — Ты меня задолбать решил, да? Ладно… у нас жарко. О-о-очень жарко!
— И последнее, — загибаю третий палец. — Повторение или бесконечность. Напомнить тебе сколько раз мы вчера “повторяли”?
— Напомнить тебе, что я не склеротичка? — передразнив меня, Геля посмотрела на мои губы и ползущую на них улыбку и улыбнулась сама. — Ну и что тогда все значит?
— А
— Совунчик, ты охренел!?
Полыхнувшие глаза и сжавшиеся в линию губы. Только я рывком переворачиваюсь, подминая под себя брыкающуюся Кошку.
— Нет, не получится! — улыбаюсь шире и наклоняюсь ниже, шепча, — Кошка, поздняк метаться. Мне тебя нагадали, — касаюсь губами ее губ, — любовь нагадали, — целую чуть настойчивее, — и то, что она жаркая будет, нагадали. И если все, что мне сказали карты — правда, то просто фыркни, Кошка.
Наши губы едва касаются, но я не могу не улыбаться улыбке и негромкому:
— Фыр-р-р-р, Совунчик. Фыр-р-р-р! Фыр-р-р-р! Фыр-р-р-р!
47. Любовь. Огонь. Бесконечность. Смерть.
POV. Денис
Убедить кого-то в собственной правоте всегда проще, чем себя самого. Бусинка за бусинкой нанизываешь факты на нить логики и после показываешь получившийся узор. Ему обязательно поверят. Особенно если хотят поверить. Только с собой этот трюк не проходит.
Ты знаешь, что в ладони остались крохотные шарики, которые осознанно не показывал. Знаешь, что они не так критичны, как большие, но даже маленькая ложь во благо — все равно ложь. И ее размер не изменяет сути. А когда ты сам осознанно умалчивал о том, что способно с лёгкостью разрушить и узор, и всю логику целиком, то убедить себя вовсе невозможно. Хочешь поверить, но не веришь. Потому что в ладони остались шарики. Потому что их не один и не два. И потому что помнишь о каждом.
Раз за разом крутишь в голове уже все факты. Снова и снова выстраиваешь их в новую логическую цепочку, ищешь в ней слабые звенья и проваливаешься в полудрему, чтобы вынырнуть через несколько минут. Потому что цепочка рвется и ты не веришь ей до конца. Надеешься, что выстроишь новую и окажешься прав, но все равно не веришь, не можешь заснуть и крутишь, крутишь, крутишь…
Когда зазвенел будильник и проснулась Геля, я не спал. Услышал первую трель, последовавший за ней сладкий зевок и закрыл глаза, делая вид, что все ещё сплю. А Кошка, потянулась к телефону, выключила звук и, шикнув на встрепенувшуюся и подскочившую Текилу, решила не вставать. Подремать или понежиться в моих объятиях до следующего сигнала будильника — не знаю что именно. Я решил не открывать глаза и не проверять. Просто лежал, обнимая ее так же как и до этого. И кажется задремал.
Новая трель и через мгновение снова тишина.
Я все ещё крепко сплю и не просыпаюсь.
Не просыпаюсь и когда Кошка потянулась, и когда снова шикнула на Текилу. Даже когда она разворачивается лицом ко мне, я сплю.
Чтобы через пару минут почувствовать едва ощутимое, практически невесомое прикосновение подушечек пальцев к виску, а за ним и новые.
Отводит волосы назад.
Скользит по щеке к уголкам губ.
Трогает, обводя.
И целует.
Нежный. Долгий. Улыбающийся поцелуй.