Счастливое завтра

Дергачев Вячеслав

– Случилось, – опустив глаза, отвечает офицер. – Разреши, я войду?

Кейт отпускает дверь и проходит в комнату. Она чувствует, что ей срочно нужно сесть. Садясь на кухонный стул, она испуганно смотрит на Трэвиса, который берет соседний и ставит его напротив хозяйки. Видя как трясутся руки женщины, он аккуратно берет их в свои.

– Кейт, мне трудно тебе об этом говорить, но я думаю, что лучше тебе узнать все от меня, ведь как никак, мы не чужие люди, – он делает глубокий вздох.

"Какие нежные у нее руки".

– Кейт,

я должен тебе сообщить, что твоя дочь, Скарлет… Она мертва. Прости, что…

Женщина смотрит на него, но ничего не слышит. Трэвис продолжает что-то говорить, но она ничего не может разобрать. Слезы медленно текут по ее лицу. Если бы его сейчас тут не было, она бы уже билась в истерике. Но она не может себе этого позволить, не при нем, не при ком-либо другом, она не станет рыдать.

Кейт вынимает свои руки, и идет к раковине. Она слышит, что Трэвис все что-то говорит и говорит. Трясущаяся рука берет стакан и набирает воды. Хочется пить, но вода не лезет в горло. Лишь вымочив губы, она ставит стакан на стол.

– Кейт, я знаю, как тебе сейчас тяжело, но нам нужно съездить в морг, на освидетельствование. Я знаю, что тебе сейчас не просто, так что можем сделать это потом…

– Нет, – грубо сказала она, – мы сделаем это сейчас!

– Хорошо, Кейт. Я тогда подожду тебя в машине, – Трэвис вышел из дома, тихо прикрыв за собой дверь.

Кейт достает телефон и набирает номер мужа.

– Алло. Кейт?

– Да, – глотая ком в горле говорит она.

– Что-то случилось? – по голосу слышно, что Сэм встревожился не на шутку. Жена никогда еще не говорила с ним таким голосом.

– Сэм, наша дочь… Скарлет… Она…

11.

На дворе конец 60-х годов. За океаном доблестные солдаты умирают на Вьетнамской земле, расовая дискриминация запрещена законом, а одну из заметных ролей в жизни людей, в основном молодежи, стали играть общественные движения, такие как, "Феминизм" и "Движение за защиту окружающей среды". Мартин Лютер Кинг еще не был убит, но уже тогда вся страна чувствовала, что грядут большие перемены.

В этот самый период, молодая девушка, Джейн Самерс, перебралась из холодной Аляски в центр всех этих волнений. Похоронив, так рано покинувшую их мать, отец с дочерью решают сменить обстановку и перебираются вглубь США.

По сравнению с Аляской, их новый дом кажется чем-то необычным, чем-то совершенно новым. Это было не похоже на мирное и спокойное течение жизни на Аляске. Тут каждый день собираются какие-то митинги. Открываются новые и новые общества борьбы со всем на свете. И главное, в любом из таких обществ, тебя ждут с распростертыми объятьями.

Молодая Джейн, с интересом впитывает в себя, что ей говорят с экранов телевизора, что говорят ей митингующие, и все то, что она читает на брошюрах общественных движений.

"В этой стране люди меняют мир, тут каждый будет услышан и понят".

Вот только ее отце был против всего этого. Он был слишком стар, чтобы понять, что сейчас твориться

в мире. Его устраивало, что ему говорили что и когда делать, что вся его жизнь давно была распланирована поэтапно. Он был из старого рода канадских дровосеков. Он был большой и сильный, такой же, как и канадская ель, и такой же тяжелый и недалекий. На все то, что твориться на улицах его нового дома, он смотрел с ухмылкой. Во всех этих общественных движениях, он видел лишь кучу ленивых бездарей, которые пойдут на что угодно, лишь бы не работать. Вообщем, весь этот новый мир, не впечатлил старого сурового дровосека, в отличии от его дочери.

Со смерти матери и переезда в новый дом, прошел уже год. Скарлет устроилась работать в швейную мастерскую, которая находилась рядом с домом. А ее отец нашел себе место в одной строительной бригаде, которая состояла из таких же как он, непробиваемых людей. И в то время как, Джейн слушала разговоры таких же как она, молодых девушек, яро призывавших ее вступить в движение "феминисток", ее отце слушал старых скряг, которые болтали лишь о том, что "раньше было лучше".

Вся неделя Джейн была расписана по минутам. С утра отец подвозил ее в мастерскую, где она работала до четырех часов. Потом она спешила домой, где готовила ужин и наводила порядок в доме. После ужина, который состоялся в семь вечера, отец проверял чистоту в доме, и, если был доволен, разрешал Джейн посмотреть с ним телевизор. В полдесятого, они вместе молились и шли спать. Надо сказать, что после смерти матери, ее отце ударился в религию, к которой приучил и Джейн. В выходные дни, отец оставлял немного денег, в кино, но только при условии, что дочь вернется не позже десяти вечера.

Отец Джейн был воспитан суровым мужским коллективом, где за любую провинность, наказывали кулаками.

"Да, мой отец… Твой дед… Был еще тем куском дерьма. Никогда ничего не объяснял, а сразу бил. Бывает все дела переделаешь, а он раз… И заехал тебе по уху. Потом ходишь и думаешь, что не так сделал? А придешь спросить, так в другое ухо получишь! Вот так!"

Пока была жива мать, то воспитанием Джейн занималась она. Но после того, как она умерла, от вся ответственность за будущее дочери свалилось на плечи старого дровосека. И он воспитывал дочь, так как умел. Так, как воспитывали его.

Если ему не нравился ужин, или порядок в доме, он заставлял дочь весь вечер простоять в углу на коленях, или бил тонким прутиком по рукам, считая, что это наказание больше подходит девушку, чем удар в ухо. И это стало нормой для Джейн, к которой ей пришлось привыкнуть с двенадцати лет.

И если с будничной рутиной смериться было можно, то вот выходных дней она боялась.

Каждую пятницу и субботу, отец Джейн проводил вечера в компании коллег по работе, сидя в баре и болтая. Потягивая за разговором, сначала пиво, а потом что покрепче, мужчины не замечали, как могли оставить в баре не только половину зарплаты, но и здравый рассудок.