Счастливый брак

Иглесиас Рафаэль

Недавно Энрике впервые занял денег у родителей под аванс за книгу. До этого они ни разу не помогали ему материально, даже не давали взаймы, и он принимал это как должное. Более того, он удивился бы предположению, что у него есть основания обижаться. Энрике верил, что ему повезло с родителями больше, чем кому бы то ни было из его знакомых. Он наслаждался общением с ними, их яркими и уверенными суждениями обо всем на свете. Например, может ли писатель без чувства юмора, даже столь уважаемый ими Драйзер, считаться великим? Или кто такой Джерри Льюис — гениальный клоун или глупый клоун? Стоит ли затевать вооруженное восстание против империалистической Америки, пусть даже морально оправданное? А главное, они последовательно

и неустанно поддерживали и одобряли все писательские попытки Энрике, что было для него воистину бесценным сокровищем. Он мог высмеивать и дразнить своих родителей, игнорировать их чересчур эмоциональные, не близкие ему высказывания, но это были насмешки любящего, фанатично преданного единомышленника. Деньги — величайшее мировое зло, соглашался Энрике, и, соответственно, злейший враг его смелых и талантливых родителей.

Вспотевший Энрике, эта ходячая смесь неуверенности и высокомерия, вновь предстал перед желчным швейцаром и был подвергнут проверке. В квартире 4Д его ожидал неприятный сюрприз: худощавый, самонадеянного вида красавчик с бородкой спросил: «Ты кто?» — и распахнул дверь пошире. Энрике увидел Маргарет, Лили и еще одного незнакомца, который что-то говорил громким и уверенным голосом. Эти два павлина пришли, пока он ходил за вином. Энрике понятия не имел, кто они, но от их красочного оперения так и веяло зеленью трастовых фондов. Сразу же ощутив себя неудавшимся, без пяти минут бездомным художником, Энрике тем не менее скрыл болезненный спазм, сдавивший горло, и со сдержанной улыбкой и твердым взглядом ответил: «Я — Энрике Сабас». Несмотря ни на что, он был убежден: в один прекрасный день такое представление не будет нуждаться в дополнительных пояснениях, кто он и чем занимается.

— A-а, я знаю, кто ты, — сообщил смуглый грубиян, закрывая дверь за спиной Энрике, тем самым подтверждая, что тот попал по адресу. — Это ведь ты достаешь Бернарда? Ты — тот вундеркинд, у которого вышла книжка лет в двенадцать, так?

Энрике состоял в разряде юных дарований уже пять лет. Вначале он ожидал от мира нескончаемых аплодисментов. Эта иллюзия умерла быстро, но болезненно. Затем он перешел к насмешкам, негодованию и открытой враждебности. Такая агрессивная реакция не могла сослужить Энрике хорошей службы, учитывая, что его целью было добиться восхищения и обожания. В безнадежном стремлении к вышеупомянутой цели он научился мгновенно поднимать щит и обнажать меч под плащом, тем временем стараясь любым способом избежать сражения. Он был не трусом, а гуманистом. Энрике считал, что даже такой смазливый павлин, с аккуратной бородкой и задиристым голосом, не должен страдать от его вспыльчивости.

— Ну, теперь это уже в прошлом, — сказал Энрике и протянул Маргарет пластиковый пакет с эмблемой магазина «Юниверсити Вайн энд Спиритс». Ее бледные веснушчатые щеки превратились в ровные красные круги. Она стояла и помешивала булькающее варево, того и гляди норовившее выпрыгнуть из кастрюли.

Она обернулась, приветствуя его и взглядом голубых глаз, и взмахом деревянной ложки, и такой открытой щербатой улыбкой, какой ему никогда не доводилось видеть у взрослой женщины. Измученный, вспотевший и настороженный, Энрике мгновенно вобрал в себя ее радостную энергию. Весь сложный, надоедливый мир с его нездоровой конкуренцией вдруг куда-то исчез. Энрике обнаружил, что говорит с уверенностью, о которой минуту назад не мог и мечтать:

— Я ничего не понимаю в винах, но я купил это в честь твоего имени.

Он с легкостью сделал этот кокетливый выпад. Правда, когда Маргарет немного нахмурилась, шпага в его руке дрогнула.

— Что? — с непониманием, даже с раздражением спросила она.

Так же мгновенно, как Энрике проникся ее уверенностью, он почувствовал недовольство и растерялся, не решаясь объяснить свой романтический каламбур.

Бородатый соперник Энрике выхватил у него из рук пакет и вынул

одну из бутылок. Держа ее за горлышко, он с видом матерого сыщика прочитал название на этикетке:

— Ага, «Марго». — Он бросил взгляд на Энрике и хмыкнул: — Ужасно смешно. Уловила? — обратился он к Маргарет.

Не протягивая руки — в обеих были бутылки, купленные Энрике, он все-таки представился:

— Меня зовут Фил. — С задумчивым видом взглянув на потолок, он заявил: — Погодите-ка. Разве Марго по-французски действительно то же самое, что Маргарет?

Энрике обратил внимание, что у этого бородатого, темноволосого тигра с обтянутым кожей смуглым лицом и вытянутым подбородком были голубые глаза. Ничего общего с лучистыми глазами Марго; глаза задиры были бледными, почти бесцветными, сузившимися от постоянного скептического прищура.

— Эй, Сэм. — Фил повернулся в сторону стола, где сидел другой представитель породы самоуверенных самцов.

Сэм в данный момент был занят тем, что смешил Лили. Трели ее звонкого смеха заставили Энрике задрожать от ревности, хоть Лили и не была объектом его желаний. Он с тоской наблюдал за своей бутылкой «Марго», которую Фил демонстрировал, как улику в деле об убийстве. Если с этой покупкой что-то не так, то сейчас его разоблачат.

— Сэм, у тебя ведь хорошо с французским. Разве Маргарет — то же самое, что Марго? Разве это не Маргерит?

— По-французски Маргарет — это Маргерит, — отозвался Сэм со скучающим видом. Он растягивал слова, всячески давая понять, что вопрос для него слишком прост. На макушке у Сэма торчал куст курчавых волос, а подбородок напрочь отсутствовал. Он был высоким, наверное, даже выше Энрике. Впрочем, в тот момент определить это было невозможно, поскольку Сэм сидел, раскинувшись на складном металлическом стуле, который он отодвинул от стеклянного стола и развернул спинкой к подоконнику — так ему удавалось следить за всем, что происходило в квартире. Он вытянул свои длинные ноги рядом с Лили, в которой было пять футов росту, — она сидела на стуле, который поставили к столу перед обедом. Они сели таким странным образом, что необычайно большие ноги Сэма, обутые в рабочие ботинки по крайней мере четырнадцатого^[21] размера, оказались непосредственно в поле зрения Лили — то ли чтобы она имела возможность полюбоваться их длиной и шириной, то ли, если ей вдруг захочется, — погрызть. Рост у Сэма был огромный, но все равно можно было подумать, что на ногах у него клоунские башмаки, которые в сочетании с кустистой головой и скошенным подбородком придавали ему дурацкий и слегка устрашающий, как у всякого клоуна, вид.

Фил злобно посмотрел на Энрике и брезгливо сунул ему бутылку со словами:

— Это не означает «Маргарет».

— Тогда что же означает слово «Марго»? — спросила Лили у Сэма, не сводя глаз с его огромных ступней. — Если оно не переводится как Маргарет, что оно может значить, я имею в виду перевод — о боже, я разучилась говорить по-английски! — Она подняла свой бокал: — Откройте же наконец эту бутылку, как бы она, черт ее подери, ни называлась!

— Марго, — протянул придурковатый Сэм с серьезностью профессора, — это Марго. Никак не переводится. Это вещь в себе, — заключил Сэм, взмахнув длинной рукой с заостренными пальцами.

— Вещь в себе! — воскликнул светлоглазый задира. — Сартр. — Он произнес имя великого философа на безупречном французском и уставился на Энрике — тот так и стоял в своей армейской шинели, сжимая в руках вызвавшие столько споров бутылки.

Энрике вспыхнул от стыда и страшно разозлился на красавчика, который сорвал его попытку понравиться объекту своей страсти. Энрике протянул бутылку Маргарет. Она реагировала на все происходящее, будто только что проснулась и еще не поняла, кто он и что здесь делает. Она держала пакет со второй бутылкой «Марго» и даже не шевельнулась, чтобы взять ту, которую протягивал Энрике.