Счастливый Цезарь
Шрифт:
– Он самый, однако, Минос судит, а Радамант, как ты, на пересылке загробной судьбы жребии сортирует.
– Выходит тут еще не Ад, а что-то вроде предвариловки и доследования, если судейскими пользоваться словами. Чем же я могу тебе помочь? – сильно задумался Андрей Петрович. – Я ведь ничего не могу, на самом деле.
– Как же ты тогда узнал меня? – поразился Цезарь. – Так не бывает: если узнал – значит, можешь! Мы с тобой раньше не встречались… Я бы вспомнил…
– У меня только сегодня открылось новое зрение, – застеснялся Андрей Петрович.
– Вот оно что… – задумался
– Вот ты говоришь “загробье”. И я – Радамант, то есть мертвец уже! Откуда страх смерти тогда? Если уже все свершилось?
– А что может быть ужасней, чем вдруг очнуться мертвым среди таких же мертвых, их липких чужих кошмаров, благих намерений и правдолюбия бездушных тел? Отсюда и страх – разоблачение истины такой жизни – очень страшит.
– Да, – согласился Андрей Петрович, – я сам заметил, не любят большинство про смерть толковать.
– Естественно, в доме повешенного о веревке не говорят.
– Где же не повешенные? Люди, настоящие, как их сыскать?
– А что им тут делать? – засмеялся Цезарь. – Для жизни – жизнь. Для мертвых – загробье.
– А ты, как же ты попал сюда, Цезарь?
– Не ведаю я, Магистрат. Знаю лишь одно – втолкнули незаслуженно и заперли дверь! Отопри мне, Страж, засовы!
– Хочешь я тебя в Италию отправлю или Британию? – предложил Андрей Петрович. – Я это могу сделать, хотя, конечно, и нарушая…
– Сошел ты Страж с ума! Тут мертвые только правят, а в нонешней Британии или Италии – они ведь Царствуют! Не смены географии, иной прошу я жизни, досрочно!
– Отсюда досрочного нет освобождения, – тихо сказал Андрей Петрович. – Все пожизненное отбывают заключение, и я не слыхал, чтобы кто-то выбрался раньше иль был помилован.
– Ты не знаешь, Чиновник, – еще как выбирались!
– Я не слыхал, – сказал Андрей Петрович. – Если по-человечески рассуждать, то нет другого пути отсюда, как только через смерть. Люди надеются на знание, конечно, в Науку верят, что приоткроет Наука запертые врата, но это все лишь в виде надежды. Я сам ищу спасения, – добавил, понизив голос, Андрей Петрович.
Поглядел на него Цезарь.
– Не мне тебе про спасение рассказывать, – произнес он загадочные слова, – когда ты у самой главной возможности поставлен.
– Какой такой возможности? – совершенно искренне был поражен его словами Андрей Петрович.
– Это ты сам должен открыть для себя. Там, где твоя Смерть – наша жизнь только начинается! Ты сейчас мне помоги. Не можешь спасти меня – не надо! Отправь меня опять туда, где я был Цезарь! Где мне не надо больше таить свою природу, и нужен я другим. Здесь, в этом проклятом закутке времен, я и высунуться не смею наружу – сгноят в палате умалишенных! “Почему это вы себя Цезарем считаете, а нас, получается, – презираете?” – так мне совсем недавно одна дамочка сказала. Вы понимаете, что то, как вы себя ведете – это плевок в лицо всем окружающим? – горько улыбнулся Цезарь.
– Там все будет так, как уже было и пережито! – воскликнул Андрей Петрович.
– Пусть! все лучше, чем это прозябание! – тут Цезарь-Проситель наклонился к Андрею Петровичу и сообщил: –
– Как хочешь! – сказал Андрей Петрович. – Это я могу для тебя сделать. А только опять ведь сюда, боюсь, тебе придется возвратиться… – вдруг осенило его.
– Кто знает, – улыбнулся хитро Цезарь. – К тому времени ты, может, чуть переменишься и выпустишь меня из Проклятого Круга.
Поднялся Андрей Петрович из-за стола, повел рукой и очертил квадрат, и тут же открылся проход. Махнул на прощанье рукой и ушел туда Цезарь.
* * *
Сильно подивился тому, что он сотворил, Андрей Петрович. “Как это я сделал? – спрашивал он себя снова и снова и даже рукой водил, очерчивая в очередной раз маленькие воротца, однако второй раз и третий никакого прохода не открылось. Стал думать Андрей Петрович, что ему это все приснилось или привиделось. И от таких мыслей сильно он хмурился. Тут в отдалении показались возвращающиеся Борцы за Права Человека. Вид у них был сильно помятый и не такой настойчивый, как прежде. Двоих недоставало.
– Где же ваши два товарища? – полюбопытствовал Андрей Петрович.
– Они до Конца пошли, – мрачно ответил один из Борцов.
– Вот видите, – сказал Андрей Петрович. – А вы мне не верили. Это еще хорошо, что вы возвратились. В иные времена, когда ужасов не напускали, а попросту всех приканчивали, кто туда шел (он махнул рукой в направлении, откуда возвратились борцы), так легко вы не отделались бы…
– А ты, чиновник, – антисемит. К инакомыслящим плохо относишься, – стал соблазнять его один из борцов.
– Я к арабам ничего не имею, – не поддался Андрей Петрович.
– При чем тут арабы? – искренне подивился защитник людей.
– Так они же семиты, и религия и язык у них почти те же, что у евреев.
– Вот оно что, – присвистнули борцы за права, – грамотный ты, однако. Зря только – к нам нельзя так относиться.
– Да никак я к вам не отношусь! – в сердцах воскликнул Андрей Петрович. – Вам и невдомек, что имеются люди не хуже вас, которые к вам никак не относятся. Вы бы попросили, не выделяя себя – другое, может, дело вышло бы… – тут Андрей Петрович задумался на миг и сказал: – Вон туда идите, – и, как будто осененный вдруг знанием, махнул рукой. И открылась дорожка поганая, узенькая дорожка, так что и ступать на нее было противно.
– Разве это путь к тому, за что мы боремся? – воскликнули Борцы.
На что им Андрей Петрович из Священного Писания цитаткой ответил:
– Входите узкими вратами, широкий путь ведет к погибели… – сказал он.
Трое борцов посовещались и ушли по тропке, которая тут же за ними и провалилась. Двое других остались, но с ними общаться Андрей Петрович не стал. Вмиг отгородился толстой стеной и уже совсем приготовился к тому, чтоб в себе до конца дня от всех затвориться, как вернулся смешной мужичок.