Счастливый конец
Шрифт:
Христов два раза подпрыгнул и помахал рукой.
– - Господа! Перерыв окончен!
– - провозгласил он, и тут оператор Павел шикнул на него. Аквадей дёрнулся, глянул с недовольством, а Симон вздохнул. Филипп зевнул во весь рот и откинулся на стуле. Его измятая корона съехала набок, повиснув чуть ли не на ухе; теперь было заметно, что сделали её на скорую руку из золотистой фольги.
– - Всю сцену испортил, -- заворчал Павел, выбираясь из-за камеры.
– - Снято! То есть, ни хрена не снято, скажите спасибо этому товарищу, - он кивнул на Христова,
– - Готовьтесь к новому дублю. Филипп, поправь корону. Аквадей, не чеши задницу, когда на тебя камера смотрит.
– - По-по-позвольте, позвольте...
– - заговорил Христов, приближаясь к оператору.
– - Это что здесь, с вашего, так сказать?.. Что вы тут?..
– - Фильм снимаю, -- буркнул Павел.
– - Я теперь режиссёр.
– - С каких это таких, позвольте?..
– - всё больше волнуясь, Христов широко жестикулировал и подпрыгивал на месте.
– - Это путаница какая-то, хочу сказать - недоразумение! Режиссёр - я! А ты... ну, оператор! Вот я скипидар принёс, погляди...
– - Не нужен мне скипидар, -- отказался Павел.
– - Сам его пей. А я пойду дальше снимать.
– - Нет!
– - вскричал Христов. Кипящее возмущение оформилось наконец нужными жестами, и режиссёр затряс кулаками.
– - Я не позволю, слышите, не позволю! Так, все по местам, снимаем разгноение Бефани!
– - Сняли мы твоё разгноение, -- скривился оператор.
– Мы ж не тормоза, нам что - раз, два, и готово. Сейчас снимем консенсус силы, а там и до свадьбы дело дойдёт...
– - Но мы планировали снимать свадьбу завтра... Да что за наказание!
– - Христов повернулся к актёрам.
– - И вы позволяете этому... этому тирану помыкать вами?
Актёры молчали, попрятав глаза, один только Филипп смотрел на режиссёра спокойно, равнодушно, как на случайного статиста, вздумавшего качать права.
– - Он не заставляет нас говорить полустихами, -- сказал он, поправляя корону.
– - Я работаю уже двадцать лет, но никогда ещё не чувствовал себя таким униженным. Подумать только - выкрикивать стихи из-под стола! Я же читал сценарий, там были человеческие реплики! Нет, нет и нет, если работать - только не с вами, простите.
– - Но без полустихов не обойтись, -- Христов отёр взмокшее лицо ладонью.
– - Они необходимы для создания брехтианского люфта между зрителем и экраном, иначе... Ах, чёрт с вами! Не хотите - не надо, будем, значит, следовать сценарию. Павел, за камеру!
– - Жене своей указывать будешь, -- проворчал Павел, но за камеру встал. Христов нервно прошёлся взад-вперёд, покусывая пальцы. Планы спутались, всё вышло из-под контроля, и это - подумать только - в первый день съёмок. Он тяжело уселся в особое режиссёрское кресло, чуть слышно скрипнувшее под ним.
– - Переснимаем разгноение Бефани, -- устало произнёс Христов.
– - Полустихами говорить не надо. Филипп, можешь не залазить под стол, сядь на подоконник. Аквадей...
– - Я устал, -- пожаловался Аквадей.
– - Молчи. Бери
– - Я вообще не буду снимать, -- заявил оператор.
– - Мы уже сняли твоё разгноение, у нас на очереди консенсус силы.
– - Так, хватит!
– - Христов вскочил на ноги.
– - Надоело! Вылезай из-за камеры.
– - Сам вылезай из-за камеры, -- отозвался Павел.
– - Я? Да ведь это ты за камерой! Я даже близко не стою к ней!
– - Ну вот и вылезай!
– - агрессивно крикнул Павел.
– Ох...
– Христов закрыл глаза. Открыл: - Ну ладно. Осветитель где?
– Домой ушёл, - откликнулся Филипп.
– Домой?
– Ага. Сказал, голова разболелась.
– Да что же это... так!
– Христов взял себя в руки.
– Помощник осветителя!
– Я тут!
– Теперь ты осветитель.
– Правда? Ух ты! Вот это да!
– новоиспечённый осветитель запрыгал от радости.
Он встал за пульт, раскрыл ладони и взял аккорд клавиш с тихим, но значительным "да будет свет!" на губах. Сцена осветилась нежно розовым, заиграли блики на мтали полотно косы, актёры стали жмуриться, но терпели, понимая, что не хлеборобами работают, неудобства можно и перетерпеть.
Христов вспомнил про Шишкина, осознал, что никто их теперь долго не побеспокоит, пропитался хозяйской значимостью, закинул ногу на ногу и стал кричать:
– Филипп, изображай пресмыкание перед рытвиной! Аквадей! Муссируй латентную окаменелость! Симон!
Симон испуганно оглянулся на режиссёра, и выплюнул остатки жёваного печенья, которым изо рта в рот кормил моржонка. Христов одарил его укоряющим взглядом.
– Муссируй повсеместность, Симон! Распрямляй кручину духа!
Симон стал в распрямляющую позу.
– Павел!
– Я сам вижу, что происходит, перестань мне указывать!
– Начали!
– махнул он рукой на строптивого оператора и заодно просигналил начала действа.
В слабеющем по краям пятне розового света задвигались люди. Филипп пал на колени и стал романизировать квазивентиляционное рукоприкладство, Аквадей, водя косой над головами, будто очищая бассейн от листьев, вращал головой, изображая ржавелый пропеллер непроскочившей кирпичности правобережья. Симон цедил зиккуратную патоку удивлёнными кистями, и анахронизировал в сторону Филиппа, который всё глубже проковыривал узы альвеолярности пупырчатых небом.
Христов больно щипал себе подбородок, вглядываясь в метаморфозы съёмочного пузыря. Актёры гнули лица и, отпрянув, влеклись центроеликостью стиснутости. На их розовой коже выступали капельки пота, от усердия и жара софитов. Камера пошла в обход, а Христов вспомнил про Шишкина, застрявшего меж расщепленных гранитных плит.
– Волоокость разнузданности анаглифична в обоюдном стакане кургузой прилипчивости!
– с монотонной напевностью пустил нить повествования Филипп, блеская фольгой короны.