Счастливый слон
Шрифт:
Я быстро набрала знакомый номер после длинного международного кода. Бросила взгляд на часы – как раз нормально, в Бостоне восемь утра, уже проснулся, но еще не убежал на работу. Гудок. Еще гудок. Интересно, где он там, провалился, что ли? Щелчок соединения...
– Хел-лоу?
Мерзкий мяукающий женский голос с явным восточным акцентом! От негодования я просто остолбенела, потеряв не только дар речи, а вообще все на свете.
– Хел-лоу? – повторил голос. – Кен ай хелп ю, пли-из?
Я швырнула трубку на рычаг. Руки тряслись, поэтому попасть удалось не с первого раза. Дрянь!
Я заметалась по комнате. Под руку мне попалась тряпка, оставшаяся от уборки. Я схватила ее и стала, как идиотка, по двадцать пятому разу вытирать несуществующую пыль на книжном шкафу. Гад, гад, гад! А я-то хороша...
Мне было дико обидно. И страшно тоже, потому что я, пожалуй, только в тот момент как-то окончательно поняла, что наша с Ником общая жизнь действительно кончилась. Утлый кораблик моих иллюзий нормальной жизни в отпуске, который я изо всех сил мастерила все это время, налетев на проявления жизни реальной, немедленно кильнулся и затонул. А я оказалась безнадежно захлебывающейся в море житейских ужасов. Может быть, понимание этого пришло ко мне и не впервые, такое достаточно трудно вычленить в нагромождении общих чувств и эмоций. Наверное, нечто подобное уже было в самом начале, когда я только все обнаружила, но потом, в рутине будней, оно как-то затерлось, а переезд в другое полушарие и вовсе заслонил ясность ощущений, так что действительность снова обрушилась на меня с пугающей остротой...
Нет, ничего не будет, все взаправду – и развод, и самостоятельность с девичьей фамилией, и отдельная жизнь в родительском доме. Все, что я примеряла на себя все эти дни, словно играя сама с собой, как в детстве, когда надеваешь бабушкино платье из сундука и считаешь себя княжной Таракановой в мокром каземате, оказалось ничем иным, как моей единственной реальностью. И, хоть ты вся обкричись из последних сил, стуча кулаками по кирпичной кладке: «Я не хочу-у-у!!» – все равно ничего не поможет.
Наверное, я опять разревелась. И, наверное, ревела довольно долго, оплакивая свою несчастную девичью судьбу, потому что очухалась я от жуткого запаха гари. Кинувшись на кухню, я, естественно, обнаружила там в кастрюльке на плите дочерна сгоревшие остатки молодой картошки. Мой ужин... Черт бы побрал Ника с его зайчиком, мало мне было всего, так из-за них теперь еще и голодной сидеть!
Я собралась было заплакать снова, теперь уже от злости, но у меня не получилось. Более того, я почему-то начала смеяться, как идиотка. В общем, классическое проявление постшоковой истерики, как в аптеке. И то сказать, имею право, когда же мне еще истерить? Исключительно подходящий момент.
В общем, наревевшись и нахохотавшись, как гиена, я поняла, что, несмотря ни на что, дико хочу есть. Картошка погибла безвозвратно, наковырять из обугленных в кастрюле остатков хоть что-то съедобное возможным не представлялось. Другой осмысленной еды в холодильнике не наблюдалось, да и исстрадавшаяся душа
Сполоснув морду под холодной водой, я поплелась в ближайший супермаркет. Там, очевидно впав в подобие амока, я накупила копченой колбасы, икры, рыбы, экзотических фруктов, разных навороченных пирожных, шоколадных конфет и бутылку коньяку в придачу. Последнее было совсем уж необъяснимо – я вообще практически не пью, а коньяк не выношу дополнительно, но сделанного не вернешь.
Дома, выложив добычу на столе, я с ужасом поняла, что всего купленного мне не съесть и за месяц, не говоря уж о сроках хранения. И тогда я позвонила единственному человеку, с которым я могла здесь разговаривать, то есть Дашке, и зазвала ее в гости. Формальный повод – отметить мое, так сказать, новоселье. Не про зайчика же было ей объяснять. По телефону, во всяком случае.
Дашка, лапочка, тут же ко мне прискакала – и двух часов не прошло. Я как раз успела минимально изящно накрыть на стол и максимально привести себя в порядок, положив на распухшую внешность холодный компресс. Глаза, конечно, все равно больше напоминали заплывшие щелочки, но, будем надеяться, юность не будет так уж пристально вглядываться в мои черты лица.
И она, похоже, действительно не вглядывалась. Прилетела, защебетала, оглядела всю квартиру – «Как просторно», села за стол – «Ой, сколько вкуснятины», цапнула кусок рыбы – «Я такая весь день голодная», хряпнула с налету фужер коньяку...
Чтобы не отставать, я налила себе тоже. Зажмурилась, постаралась не дышать – ну не люблю я коньяк, гадость такая, – выпила. По жилам, как пишут в литературе, побежало живительное тепло...
Ну, тепло не тепло, а на душе, конечно, стало легче. После второго бокала мы с Дашкой весело обсуждали превратности современной моды и безумие московских цен, а после третьего или четвертого – кто же считает? – я возьми и ляпни ни с того ни с сего:
– А что, Дашунь, как ты думаешь – слабо мне здесь себе тоже какого-нибудь олигарха подцепить?
– Да как нефиг делать! – махнула рукой Дашка. – Ты у нас красавица, только захотела – и все твои. А как же дядя Коля?
И тут я ей рассказала. И про зайчика, и почему я сюда приехала, и про последний звонок... Девочка слушала меня, раскрыв рот, и даже хмель, похоже, с нее слетел.
– Ой... Бедная, бедная тетя Лиза... Как же ты теперь будешь?
– Как-как... Я же не одна такая. Как-нибудь... Справлюсь.
– На что же ты будешь жить?
Даже под коньячными парами я понимала, надо отдать мне должное, что бахвалиться перед ребенком своими финансовыми операциями совершенно незачем. Поэтому, вздохнув, я ответила:
– Ну, Ник будет, конечно, давать мне какие-то деньги на жизнь, – умолчав о том, что делать это он будет под прицелом американских законов. – По крайней мере, пока я сколько-то здесь на ноги не встану.
Вот откуда, убей меня Бог, взяла я про эти ноги? Не собиралась я никуда вставать, ежу же ясно, что мне это экономически невыгодно, да и вообще. Спустя пятнадцать лет – на ноги! Только спьяну такое и ляпнешь. Но Дашка, наивная душа, восприняла это, как что-то совершенно естественное.