Щебечущая машина
Шрифт:
К тому же, подобно «Движению за правду об 11 сентября», их часто отличает трогательная вера в существование поддающейся обнаружению и сногсшибательной правды. Мы настолько далеки от эпистемологического релятивизма, насколько это вообще возможно – начиная с того, что «реактивное топливо не может расплавить стальные балки», и заканчивая тем, что «Хилари торгует секс-рабами». Теорией заговора объясняется большинство рассуждений правых под названием «фейковые новости». И это, если уж на то пошло, своего рода эпистемологический абсолютизм, допускающий только один вид истины: кликбейт, истина, которая звучит как «Всемирный торговый центр: вы будете в шоке, когда узнаете». Это своего рода и теодицея, попытка разоблачить «скрытую правду», которая объясняет все зло и страдания. Но это также и попытка отделаться объяснением, избавиться от сложной проблемы, придав ей материальную форму: будь то Антихрист, масоны, «желтая угроза», коммунисты или евреи, на которых можно свалить вину, всегда найдется некий иноземец, вносящий раздор в общество,
Согласно одной из главных теорий заговоров, распространенных сегодня среди правых, левые интеллектуалы ведут медленную успешную войну против канонов западного здравомыслия, логики и науки, и этот процесс правые называют «культурным марксизмом». Впервые эта теория стала известна после того, как ее озвучил в своем манифесте неонацист, убийца Андерс Беринг Брейвик. Затем укрепилась среди альтернативных правых, когда ее повторил их гуру Джордан Питерсон, больше известный благодаря теории о тождественности гендерных отношений людей и сексуальных привычек лобстеров, а также своей брюзгливой антологией в жанре «помоги себе сам» и юнговскому мистицизму. Бывший офицер Совета национальной безопасности США Рич Хиггинс обвинил «культурный марксизм» в появлении оппозиции Трампу. Идея появлялась и в более широких кругах. Консерватор, выступающий против Трампа, ведущий программы новостей на австралийском телевидении Крис Ульман, открыто осудил работу «неомарксистов», использующих «критическую теорию в качестве инструмента для… деконструкции Запада».
Сходство этой теории с «постправдой», которую мы только что проанализировали, вызывает тревогу. Теоретики «постправды» поделились со своими правыми оппонентами лексикой, контрдиверсионным рвением, стремлением признать объективное существование серьезной проблемы, отсутствием интеллектуальной любознательности и огромной авторитарной жилой. Их «постмодернизм» – это соломенное чучело, пугало, козел отпущения англоговорящих центристов, проигрывающих спор. Их «Просвещение» – это, как однажды написал о подобном безумии ревностного стремления к здравому смыслу Дэн Хинд, своего рода «народное Просвещение», «выхолощенное и уже давно бездушное Просвещение», в современных битвах которого философы XVIII века – лишь ничтожные пешки. Врожденная помофобия (от «постмодернизм» + «фобия») Джона Булльшиттера [37] . была некогда использована для морального шантажа левых антивоенных течений, обвиняемых в появлении крайнего культурного релятивизма, который якобы оставил Запад без защиты. Теперь такой же риторический прием ставит в один ряд распадающийся политический консенсус и, по выражению Какутани, «власть разума». С достойной восхищения экономией он образует поразительно простую полярность между разумными сторонниками текущего положения дел и неразумными народными массами. Но, апеллируя к «эпохе разума», которой никогда не существовало, интерес к моральному шантажу, кажется, меньше, чем к восстановлению утраченного: твердой почвы под ногами либерального государства и его прочной основы в здравом смысле.
37
Собирательный образ, основанный на Джоне Булле (John Bull). Джон Булль – кличка, собирательный образ типичного англичанина (юмористическое олицетворение), одна из персонификаций образа Великобритании.
Хотя теории заговора – это, как правило, результат потери власти, сегодня причиной их появления становятся более радикальные по своей сути кризисы. Теории заговора – это болезнь, опухоль слабеющего влияния. Когда разваливаются давно доминирующие идеологии, когда социальные взаимодействия оказываются под контролем дезориентирующей войны всех против всех, естественной реакцией на происходящие становится паранойя. И расцвет социальных платформ придает этому феномену новые черты. В созданной ими машине героем признается антисоциальный неудачник, одинокий хакер, тролль, спаммер. Они построили режим конкурентного индивидуализма, в котором непонимание и паранойя стали обыденностью. В этом смысле использование платформ для формирования онлайн-сообществ, возбуждаемых дилетантскими расследованиями – это попытка возродить смысл.
Все это было очевидно уже в первых сообществах, требующих правды об 11 сентября. Самым главным доводом, который приводили в своих неожиданных бестселлерах Дэвид Рэй Гриффин и Нафиз Моссадек Ахмед, как и множество провокационных вебсайтов, заключался в том, что в официальных версиях – сплошная бессмыслица. Эти авторы, словно одержимые, выискивали в каждой новости, посвященной трагическим событиям, противоречия, ошибки, несуразности. Естественно, в новостях всегда есть какие-то расхождения, не говоря уже об официальных редакциях. И часто сообщества активистов «Движения за правду об 11 сентября» пытались провести какой-то критический анализ, который в принципе был невозможен. Но они находили дыры там, где их не было, и тенденциозно их интерпретировали. Они были уверены, что где-то там есть скрытые, запретные знания, докопаться до которых способны только гражданские журналисты. Все эти движения за «Правду» объединяло одно общее убеждение в том, что «они» от нас что-то
Некоторым из тех, кто находился тогда у власти, теперь кажется, что их критикуют, и они начинают съезжать в ту же логику. Это обычное явление. Проанализировав теории заговоров, Эмма Джейн и Крис Флеминг пришли к выводу, что разоблачители склонны разделять «эпистемологические взгляды и риторический арсенал» объектов своей критики. Показные противоречия становятся абсурдными, как если бы поведенческие экономисты Касс Санстейн и Адриан Вермель посоветовали Белому дому принять строгие меры против теорий заговоров, например, начать скрытую «когнитивную инфильтрацию» в онлайн-сообщества с тем, чтобы посеять сомнения и подорвать эти группы изнутри.
Вместо того, чтобы имитировать параноидальный стиль, смещенному центру следует копнуть глубже, потому что крах в том смысле, с которым они только что столкнулись, уходит корнями в далекое прошлое.
Нам уже осточертели все эти экспертные заключения, напоминает Майкл Гоув, неутомимый сторонник выхода Великобритании из ЕС. В каком-то смысле кризис знания – это хронический кризис политической власти: кризис доверия, следующий вслед за кредитным кризисом.
Сокращение числа газетных гигантов, связанных с правящими партиями и идеологиями, а также рост социальных сетей только усугубили кризис. Большую роль, конечно же, сыграли тенденции, которые присутствовали еще в традиционных СМИ, но теперь обострились. Сетования на «фейковые новости» говорят о том, что стоящая у руля политическая элита еще не подчинила себе новые медиа. Но проблема еще глубже, и, как это ни странно, миф об обществе «постправды» – лишь неуклюжая попытка диагностировать гниение.
В медицине, экономике, психологии и эволюционной биологии уже давно наблюдается «кризис воспроизводимости». Кризис этот заключается в том, что последующие испытания не могут воспроизвести результаты многих научных исследований. Журнал Nature опросил 1500 ученых, 70 % респондентов не удалось воспроизвести результаты экспериментов, проведенных другими учеными. Половина из них не смогли повторить даже свои исследования.
По мнению историка идей Филипа Мировски, одна из главных причин этой проблемы заключается в том, что наука превращается в товар. Корпорации используют науку как сторонний двигатель для исследовательских целей, в результате чего полностью теряется контроль качества. За стенами академий возникает «параллельная вселенная мозговых центров и подпольных “экспертов”», тогда как внутри государство приказывает проводить исследования с максимальным учетом требований политики, но при этом все более безучастно относится к регулированию качества. Корпорации, особенно техмагнаты, мало заинтересованы в исследованиях, которые не дают быстрой отдачи в виде монетизируемых инноваций и гаджетов. Google поддержал предложение создать для ученых некую мотивацию, заставляющую их задумываться о конечном результате. В качестве стимула может выступить что-то типа научной биржи, где венчурные капиталисты смогут выбрать самые перспективные идеи.
Мировая фармацевтическая индустрия и ее влияние на медицину – один из печальнейших примеров того, как бизнес может привести в упадок научно-исследовательскую сферу. Индустрия пестрит фиктивными научными работами, написанными по заказу корпораций, клиническими испытаниями, проведенными с применением нерепрезентативной выборки, и тенденциозно подобранными данными – «катастрофа» для пациентов, как метко выразился Бен Голдакр [38] . По данным опроса среди ученых, проведенного и рецензированного в 2009 году, 14 % респондентов признались, что лично знали о фальсификации результатов со стороны коллег, самыми злостными нарушителями оказались медики.
38
Бен Голдакр. Вся правда о лекарствах: мировой заговор фармкомпаний. Рипол-Классик, 2015. Перевод Т. И. Порошиной, В. Я. Черепанова
Эта проблема выходит далеко за пределы научного мира, ведь в наше время лаборатория являет собой эталон легитимного знания. Это историческая модель аутентичной истины – каждый человек заведомо доверяет ученому в белом халате. Научной лжи, производимой в промышленных масштабах, вероятно, было бы достаточно для того, чтобы нас тошнило от экспертов, даже если бы нам не довелось пережить мировой финансовый кризис с его губительными последствиями для экономической профессии, большинства политиков и международных институтов, поддерживающих экономическую систему. Если, к примеру, люди готовы были поверить в то, что вакцина MMR (комбинированная вакцина против кори, эпидемического паротита и краснухи) приводит к развитию у детей аутизма, а СПИД стал результатом правительственного заговора США, значит, авторитет науки давно подорван. Иногда подорван заслужено, как в случае с экспериментом Таскиги в США, когда больных сифилисом чернокожих мужчин вводили в заблуждение и, словно они морские свинки, проводили над ними медицинские опыты вместо того, чтобы лечить. Возможно, это одна из причин, почему проверка фактов и наезды на «науку» так неэффективны.