Счет по головам
Шрифт:
Итак, будем следовать, не вступая ни с кем в разговоры, по бесконечным галереям дешевых посулов, где у всех на устах одна молитва: даруй нам еще одну трансплантационную ферму, еще один каменный карьер, еще один проект гнутого стула, и на сей раз мы составим маркет-план поумнее.
О вы, изготовители зеленого арахиса и декоративных оконных решеток. О вы, натягивающие оленью шкуру на барабаны (в форме маленьких О-кораблей), о дистилляторы розовых лепестков, тысячелистника и эвкалиптовых листьев. Ваши дойные коровы давно подохли, раздулись и почернели, а вы все тянете их за сгнившие сиськи. Не пора ли им
Богдан остановился у кодьяковского стенда, поняв, что описал большой круг. Издали это и вправду похоже на палубу жилой баржи. На голограмме даже волны присутствуют. Фрэнсис и Барри, не самые видные представители Кодьяков, ели на палубе сырную пиццу, но раз на борт все равно никто не стремится взойти…
Мы никогда не были мореходным чартером, хоть и жили на воде в Аляскинском проливе, близ острова Кодьяк. В 2054-м тринадцать женщин и девятнадцать мужчин, служащие элеваторного отдела Кодьяковского портового управления, разругались со своим старым домом и решили отпочковаться. Но на острове недоставало жилья, и они, сложившись, переделали рыбопромышленную баржу в плавучую резиденцию. Они ставили ее у прибрежных утесов, где единственным маяком служила черта прилива, беззащитные против тихоокеанских зимних штормов и летних дождей.
Впрочем, это было еще до Агрессии, и люди тогда впервые начали осознавать, что будут жить вечно.
Тридцать два кодьяковца, будучи хорошими инженерами и дизайнерами, за три года заметно усовершенствовали свое судно и организовали коммуну на основе полного равенства. Позже они зарегистрировали ее как чартер (и тогда же, вероятно, прикупили алюминиевую кастрюлю).
Богдан направился к ближней дорожке, ведущей вниз. На следующем по порядку ярусе он быстро проскочил мимо стенда Палтусов (бело-желто-белых) и их знаменитой трансгенетической свиньи с буграми мяса под дряблой кожей. Гонады напрокат, суррогатные матки. Судебные процессы по медицинским делам — почти без смертных приговоров, хорошие компенсации. Большое спасибо.
Далее двойной стенд, производители баннеров Чуры (коричнево-черно-красные). Известные специалисты по слияниям. Проглотим ваш чартер целиком, без всяких вопросов. Говорят, ваш дом скоро окочурится. Опять же спасибо. И до свидания. Чур меня, чур!
Богдан повернул за угол и увидел в конце ряда стенд Бидлов — устье микрошахты, встроенное в компактный отвал. Там толпилось около сотни чартистов, а трое Бидлов в черных одеяниях отвечали на вопросы за диспетчерской стойкой. Другие Бидлы, не те, что обедали вчера у Кодьяков. Любопытно бы узнать насчет Вайоминга, но только не с храпящим и воняющим креслом в хвосте. Знак почета для чартера, да, но очень уж специфический.
На нижнем ярусе Богдан обнаружил карту-схему и дотронулся до изображения пивного садика. Полосатая, как леденец, путеводная линия протянулась от его башмаков через людный холл. Он пошел по ней, огибая лотки и киоски. Да здравствует чартер Джифф (красно-бело-зеленый), флагман великого Чартистского движения, владеющий экструдерными рецептами на все и вся и имеющий свои филиалы повсюду, даже в нашем зараженном пиратами доме на Хоув-стрит!
Привет чартеру Болто (сине-асфальтово-бирюзовый), чьи услуги в области страхования, инвестиций и банковского дела соперничают со многими аффовскими компаниями!
Слава
Богдан закрыл глаза, омываемый пятиэтажной Силой Численности, Силой Разнообразия, Силой Сплоченности.
Основатели чартера Кодьяк были гиганты. Спрос на суда их модели охватывал все верфи земного шара. Все препятствия на своем пути они устраняли с помощью финансовых или иных средств. Какое-то время Кодьяк был знаменем всех чартистов, но героический период длился недолго. Все тридцать два пионера покинули корабль, чтобы сколотить себе индивидуальные состояния, и на борту остались только бедолаги вроде Кейла и Джералда.
Кто-то потрепал Богдана по голове — Трой Тобблер.
— Привет, золотенький! Дедушку на кресле катаешь?
Пухлые руки Троя торчали из коротких желтых рукавов зеленой с серебром парадной рубашки. Богдан бросил взгляд на свои — тоже пухлые, без намека на мускулы, но все-таки не совсем такие.
— Есть кто дома? — Трой помахал рукой перед глазами Богдана. — Что новенького у вашего как-там-его-звать? А какая вообще тюряга у ментаров? Им правда режут выводной механизм? Жесть.
Богдан помнил себя в возрасте Троя, помнил, как хорошо тогда было жить. Кодьяки еще владели кое-какими верфями в ЮАР и Европе, им принадлежало все здание на Хоув-стрит и чартерные дома в других городах. Все иногородние софамильники, бывая в Чикаго, привозили ему подарки. Им нравилось слушать его разговоры, а Лиза пела песенки, которые он сочинял.
— Трой, — сказал он, глядя на юного Тобблера со всей интенсивностью шестьдесят первого часа бессонницы, — ты уже кому-нибудь рассказал про Хьюберта?
— Нет. Как раз собираюсь.
— Лучше не надо. — Да ну?
Богдану хотелось стереть пацана в порошок, но он сдерживался.
— Ты ведь не сказал им, что взломал мою дверь, так ведь?
— Не-а.
— Ты сказал, что заставил меня самого открыть. Или Сэма. Вот и вышел чистеньким.
Трой усмехнулся.
— Так же и с Хьюбертом. Можешь рассчитывать на то, что я сам все выложу. Ну так как?
— Не, не пойдет.
На голову Богдана легла чья-то рука. Он смахнул ее и оглянулся. Это оказался пожилой человек в скафе чартера Кэндел (малиново-сине-черный).
— Твой софамильник спит, сынок? Или как?
— Самсон? Да, мар, наверное. Трой тем временем успел смыться.
— Жаль. Хотел выразить ему свое уважение.
— Я могу записать вас, мар, — предложило кресло. Чартиста это устраивало.
— Здравствуйте, Самсон Кодьяк, — начал он. Веки Самсона затрепетали. — А, вот вы и проснулись.
— Да? — Самсон попытался сфокусировать на нем взгляд. — Чем могу помочь, офицер?
— Ха-ха. Я не из службы безопасности, мар Кодьяк. Чарльз Кэндел. Мы с вами встречались в тридцать восьмом, когда вы еще звались Харджером, а я Соузом.
Самсон нахмурился, вспоминая.
— Чарльз Соуз? Да, как же! Киберскульптура. Но вы тогда были совсем еще мальчик.
У Кэндела отвисла челюсть.
— Вы еще помните меня век спустя! Точно, я был мальчишкой, неуспешным студентом, но ваши лекции по формовке псевдотканей меня увлекли. А ваша мастерская, если быть кратким, дала направление всей моей жизни. Остальное — уже история.