Щит земли русской
Шрифт:
Вдруг качнулась дальняя ветка шиповника – маленькая серо-синяя пичуга с ветки на ветку прыгнула, нырнула вглубь куста. Там ее встретил многоголосый и жадный писк.
– Гнездо! – обрадовался Янко. – Знать, рядом никого нет, если птица с кормом прилетела безбоязненно.
Янко не стал пугать птицу, притаился у выхода из норы и терпеливо ждал, когда вечерние сумерки надежно прикроют землю темным пологом и густым туманом по низинам. По этому вот овражку, минуя печенежские костры и стражу при них, проползет он немым и неслышным ужом, как учил когда-то ползать небывальцев опытный дружинник Ярый…
Занемело у Янка тело от однообразного
– Теперь только бы добраться мне счастливо до трех оврагов, только бы коснуться руками непролазных зарослей: воевода Радко велел идти левобережьем Ирпень-реки, там меньше будет печенежских дозоров перед Киевом.
И вот Янко остановился у крайних высоких кустов шиповника на краю обрыва, постоял недолго, высматривая в зарослях, нет ли там врага, а потом без оглядки на крепость прыгнул с кручи. Следом покатились комья сухой глины, обломки мелких, отшлифованных дождями кореньев. Янко едва успевал уворачиваться от встречных пней и вывороченных стволов, быстро-быстро перебирал ногами, чтобы не ухнуть вниз головой. Наконец ухватился рукой за гибкую иву и остановился неподалеку от ручейка, задохнувшись от радости.
– Неужто прошел? Неужто не кинутся по следу? – потом залег в густой траве, чувствуя прохладу влажной земли разгоряченным телом, и настороженно вслушался в звуки, которые доносились в овраг сверху.
Но звуки были размеренные, спокойные.
В стольном Киеве
А у нас нонь во граде-то Киеве,
А богатырей у нас в доме не случилося,
А разъехались они все во чисто поле.
– Князь! Князь Владимир с дружиной Днепром плыве! – этот радостный крик мигом облетел Гору Кия и впереди босоногой толпы отроков по Боричеву увозу скатился в Подол и там всполошил киевский люд. Побросав дела, киевляне, кроме дружинников на городских стенах, прибежали к устью Почайны – десять лодий под парусами спешили с верховья Днепра. Легкий попутный ветер гнал слабую волну, надувал паруса, трепал нечесаные вихры отроков и седые бороды старцев.
Лодии плавно вошли в тихую Почайну, ткнулись носами в берег и замерли, словно притомившиеся кони у коновязи после долгой и нелегкой дороги.
– Слава! Слава князю Владимиру и дружине! – крики ликующих киевлян вихрились под крутым берегом. Вокруг радостные лица, слезы надежды на скорое избавление от печенежского напастья, протянутые к небу руки – теперь-то не гулять боле находникам под Киевом! Укажет князь Владимир Тимарю путь из земли Русской!
Князь Владимир, высокий, борода и усы тронуты ранней сединой, осторожно сошел по сходне на берег, прикрыл от ветра и
– Полно тебе, женка, – князь приподнял ее за локти. Поразился, увидев застывшее, будто из камня высеченное лицо и скорбью наполненные голубые глаза. Участливо спросил – Печаль у тебя какая?
– Сын мой Вешняк отпущен был в Белгород с воями, княже… – и не досказала, задохнулась накатившимися слезами горя.
– Белгород – не слабая крепость, – успокаивая женщину, сказал князь Владимир, а сам с трудом на ногах держится – утомило неподвижное и долгое сидение в лодии.
– Печенеги голову Вешняка кинули в Киевский ров, – тихо сказал кто-то из киевлян. Князь качнулся, прошептал:
– Бог неба, сколь можно терпеть и страдать от Дикой Степи? – закрыл глаза. Сотенный Власич прокричал рядом:
– Коня князю Владимиру!
Придерживаясь рукой за луку седла, князь оглянулся сказать женщине, что за Вешняка, за старые и новые обиды возвратился он в Киев мстить печенегам. Но каменноликой женщины в толпе уже не разглядеть.
За князем из лодии вышли дружинники, построились в ряды и медленно потянулись крутым увозом на Гору Кия, к княжьему терему.
Рано поутру, выслушав утомленного годами и заботами киевского воеводу Волчьего Хвоста, князь Владимир спросил, было ли какое известие от белгородского воеводы Радка?
– Нет, княже, – воевода Волчий Хвост медленно раздвинул ладонью длинные седые усы, кашлянул в кулак, зябко передернул сутулыми плечами – свежо дует в палаты от Днепра через открытое окно. – Посол византийского императора Василия просит встречи. Давно уже сидит в Киеве, тебя, княже, дожидается.
Князь Владимир медленно встал с лавки. Просторное голубое корзно облегло плечи, приятно грело спину. От долгого пребывания на воде ломило поясницу, и князь, засунув руку под теплое корзно, помял спину жесткими пальцами. Встал у окна, и взор нечаянно упал на бронзовых коней, взятых в памятном походе на Корсунь.
– Что ему? – спросил князь Владимир.
Воевода не понял, о ком речь – о посланце или об императоре византийском. Сказал глухо:
– Грамоту привез. А о чем – тебе только поведает.
– Вели покликать, – и медленным движением руки огладил длинные, почти до груди русые усы. Мягкие сафьяновые сапоги неслышно ступали по коврам. Князь подошел к стене с оружием, потом возвратился к окну – из церкви Святой Богородицы выходили красно одетые киевляне. Толпа раздалась, и у выхода показалась княгиня Анна с прихрамыва ющим княжичем Ярославом и с прислужницами-гречанками. Десятилетний Ярослав не по годам сумрачен, должно нелегко идти ему около чужой женщины-княгини, когда своя мать Рогнеда выслана отцом из Киева [46] . Буднично одета княгиня, лишь золотой обруч украшал голову: в беде земля Русская, не до праздности теперь. Княгиня подняла взор на терем, увидела в окне князя Владимира, заторопилась.
46
После принятия христианства князь Владимир женился на сестре византийского императора Василия Анне.