Считай звёзды
Шрифт:
Чувствую, как дрожат колени.
— В чем дело? — О’Брайен хмурит брови, опустив ручку на корешок исписанной тетради. Не сводит с меня глаз, открыто изучая мое бледное, немного вспотевшее лицо.
— Тебе нехорошо? — пытается догадаться самостоятельно, ведь молчу. Голос просто напросто не способен прорваться сквозь сжимающуюся глотку. Мой организм всё еще охвачен паникой. И она не пропадает, словно я до сих пор там. На улице. В темноте с этими мужчинами. От упоминания произошедшего волна мурашек проходит под кожей.
—
— А-а… — вдыхаю слишком резко, неестественно расправив плечи. — Никаких новостей от твоей мамы? — глотаю боль в горле. — Ну… По поводу их возвращения, — уточняю, ужасаясь тому, как демонстративно и заметно мой голос становится тише в конце сказанного, словно я вот-вот сорвусь на рыдание. Насильно смотрю в глаза Дилану, видя на его лице только хмурую озадаченность моим поведением. Он отвечает покачиванием головы, не позволив мне сбежать от первичного вопроса:
— У тебя что-то болит? — судорожно вдыхаю, заморгав с горячей жидкостью в глазах, и хочу дать уверенный ответ, но вместо победной убежденности выдаю рваный выдох. Знакомо ли вам состояние, когда вы находитесь на грани? На самой грани эмоционального срыва. Когда ваше горло сжимается, а попытка говорить обрывается плачем? Вот этого я боюсь, поэтому поднимаю ладонь, как бы говоря «всё нормально», а сама спешу развернуться и скрыться с его глаз. Ноги нервно семенят по паркету к лестнице.
Чувствую. Взрыв. Я сейчас… Невольно распахиваю рот, накрыв его мокрой ладонью, сутуля плечи. Будто меня вот-вот вырвет. Тошнота из эмоций.
Терпение. До ванной. Дотерпи до ванной, Райли.
И как мне удается в таком нестабильном состоянии уловить скрип ножек стула об пол?
— Райли? — судя по голосу — Дилан выходит в коридор. Боюсь, что он кажется достаточно близко, чтобы рассмотреть мои красные глаза, в которых кипят слезы, так что хватаюсь за перила, развернувшись, и не прогадываю, ведь по какой-то причине О’Брайен никогда не подходит ближе, когда мое внимание обращено на него. Помните про то расстояние, нерушимое им? Он хранит его. Между нами.
Дилан скован не меньше. Он сует ладони в карманы джинсов, переступив с одной ноги на другую:
— Тебя… — уверена, его одолевает чувство неправильности, как и меня, поэтому он спрашивает с сомнением. — Тебя кто-то обидел?
Да, но тебя, О’Брайен, это не касается, ведь… Боже, я не имею права грузить тебя, понимаешь?
…Агнесс касается его плеча. Он ей улыбается…
И в грудь бьет обида. Опять. Она самая, но обретающая большую силу, поэтому не справляюсь, не закрываю её в себе, а выдаю с неприязнью, дабы со злостью задеть парня:
— Перестань докапываться, — нет…
Стискиваю зубы. Оно срывается. Само. И мой разум охвачен ужасом: я более не контролирую свои эмоции.
Лицо
— Что? — моргает, облизнув губы и сделав короткий, но угрожающий шаг к лестнице. — Что ты сказала?
Фыркаю под нос, поворачиваясь к нему спиной, чтобы продолжить взбираться на второй этаж, но следующие слова, брошенные в затылок, вынуждают сойти с намеченного пути.
— Харе так себя вести!
Оглядываюсь, тяжело дыша, и спускаюсь на несколько ступенек, не сводя бешеного взгляда с Дилана:
— Как я должна говорить с тобой? А?! — не помню, чтобы когда-нибудь в своей жизни я так сильно повышала голос. С возмущением щурюсь, окинув парня презренным взглядом:
— Как?! Ты мне не друг! — не замечаю, как продолжаю наступательную атаку. Если бы я могла взять себя в руки, то обратила бы внимание на важный факт: я — наступаю, Дилан — отступает.
Но сейчас мне плевать.
— Успокойся! — он повышает голос в ответ, срывая его на хрип.
— Перестань указывать мне! Ты — никто! — это мой взрыв. Будто всё то, что копилось внутри за семнадцать лет, вырывается. И мне не остановить этот процесс при всем желании.
О’Брайен уже вытягивает ладонь, указывая на мою близость к нему, но хлопаю по его запястью, крича:
— Это ты! Ты здесь! Ты в моем доме! И я буду говорить с тобой, как захочу!
— Успокойся! — он лишь повторяет вполне разумную просьбу, а я вновь бью его, но уже по второй руке, которой он держался за перила, пока отступал назад:
— Хватит указывать мне! — все… Все указывают мне! Хватит! Довольно! Я нажралась этой общественной блевотины!
— Ты — ненормальная! — Дилан встает твердо на месте, решаясь больше не отступать, и указывает на меня пальцем. — Перепады твоего настроения — больные! Попробуй провериться у врача, психичка!
Крик застревает в рваном горле. Составляющие моей пустоты падают в пятки. Взгляд выстрелом пронзает лицо О’Брайена. Тот тяжело дышит, медленно опуская руку. Смотрит в ответ. Я не глотаю кислород, постепенно ощущая усиление приступа удушья.
Мой отец. Называл так. Мою мать.
Новой волной конечности охватывает дрожь. Не моргаю, стуча зубами от злости:
— Да пошел ты… — дрянной шепот. Дилан же наоборот выдыхает, словно вынуждает себя притормозить:
— Ладно, — поднимает ладони. — Давай…
— Пошел ты! — собственный крик оглушает. Отключаюсь. Нет контроля. Пихаю парня в грудь, нездоровым голосом посылая его:
— Пошел ты! — атакую, толкая О’Брайена без желания остановки.
— Райли… — он старается только защищаться от моих ударов, сам осторожно ступает спиной назад.