Щучье лето
Шрифт:
Но я не помню, как мама сказала это.
Как она сказала, что Гизела умирает.
Как она сказала, что надежд больше нет.
Как она сказала, что сожалеет об этом.
Помню только, как она уже говорила, что Гизела сейчас спит и ее нельзя беспокоить, что скоро придет Петер, а пока у нее дежурит врач.
А потом мама сказала обоим:
— Идите умойтесь!
Убрала со стола
После этого мы все вместе поехали в кафе-мороженое, и она купила нам самое большое мороженое в мире, о чем говорила нам всю дорогу, словно собираясь с духом.
— Сейчас мы купим самое большое в мире мороженое! Купим самое большое! Сто процентов!
И попыталась засмеяться.
В этот день Лукас и Даниэль не ловили красноперок. В этот день мама опустила жалюзи и перекрыла лето.
Курила одну сигарету за другой.
А мы лежали перед телевизором, ложками ели мороженое из большой салатной миски и смотрели фильм по какой-то сказке. Во время рекламы Даниэль внезапно громко и фальшиво подпел: «Мы строим вашим планам новый дом». Лукас засмеялся.
В этот день мне очень хотелось забраться к маме на колени. Но как только я подходила к ней, она отворачивалась, подтягивала колени к подбородку и раскуривала новую сигарету.
Когда машина Петера въехала на двор, мама с Даниэлем и Лукасом отправились к Гизеле.
— Наверное я приду поздно, — сказала она. — Проголодаешься, сделай бутерброд. И не дожидайся меня, ложись спать!
Говоря это, она погладила меня по голове, но походя — как обычно гладят собаку.
Стоя у окна, я смотрела, как они втроем идут по двору. Мама шла посередине, ее рыжие волосы светились в закатном солнце. Справа шел Даниэль, слева — Лукас. Мама положила им руки на плечи — так, как это делают настоящие матери. Тут мне внезапно вспомнилась сказка, которую отец однажды читал вслух перед сном: «Взял братец сестрицу за руку и говорит: «Собачонке и то под столом лучше живется. Боже мой, если б узнала о том наша мать!» [1]
1
Сказка братьев Гримм «Братец и сестрица» цитируется в переводе Г. Петникова.
Думаю, никогда я так не тосковала по отцу, как в тот вечер. Мне не хватало его басистого голоса, его мягкого живота. Не хватало запаха после бритья и не хватало его историй.
Не хватало даже его дурацкой присказки, которой я вечно стыдилась: «Хорошо в краю родном, пахнет сеном и говном!»
Каждый раз, когда он повторял эти слова, мама глубоко вздыхала и качала головой, давая понять, насколько они неуместны.
— И, пожалуйста, Пауль, не при ребенке!
Но папа
Я лежала в кровати и твердила эту присказку: «Хорошо в краю родном…»
И мне стало легче. После пятого раза я даже рассмеялась и внезапно почувствовала, будто папа снова оказался рядом со мной.
Когда на следующее утро мы шли к школьному автобусу, все было почти как всегда. Лукас пинал банку из-под кока-колы, а Даниэль клевал носом. Вставало солнце, и над отцветшим рапсовым полем ширился свет. По радио, пока я ела насыпанные мамой кукурузные хлопья, снова обещали жару.
— Поторапливайся! — подгоняла меня мама. — Вам пора выходить!
Я видела ее опухшие глаза, но ни о чем не спрашивала. Все было лишь почти как всегда, еще потому, что, когда мы перешли через деревянный мост, Даниэль вдруг запел: «Мы строим вашим планам новый дом!» Такого с ним раньше не бывало. Я спросила, что это с ним, а он смущенно усмехнулся: «Так, привязалось!»
Мы молча продолжали идти. Когда мы дошли до домика Хайткампов, Даниэль сказал:
— Я туда не пойду!
— Куда?
— В мамину комнату. Не пойду.
— Я тоже! — согласился Лукас и побежал за пустой банкой. — Я тоже не пойду! Твоя мама хочет, чтобы мы туда входили и желали маме спокойной ночи, но мы не будем этого делать, а заставить она нас не может, она же не наша мама!
— А что говорит Петер? — спросила я.
— Папа сказал, что твоей маме лучше не вмешиваться! — закричал Лукас.
Он далеко пнул банку и снова побежал за ней.
Даниэль ничего не говорил, но я видела, что он шел со сжатыми кулаками.
Мне казалось, что мама не заслужила таких слов от Петера. В конце концов, она же все это время заботилась о мальчишках. Делала с Лукасом домашние задания. Возила Даниэля в соседнюю деревню к репетитору. А самого Петера почти не было видно. Домой он возвращался лишь поздно вечером.
— Такой же, как твой отец: вечно в конторе прячется, — сказала мама. — А когда нужна его помощь, берет дополнительные часы!
А еще мне не понравилось, что Даниэль и Лукас даже не хотят пожелать своей матери спокойной ночи. Мне было жалко Гизелу. Может, из-за этого мама и плакала.
Но днем мама уже опять смеялась.
— Как школа?
— Отлично!
Она откинула макароны на дуршлаг и помешала томатный соус. Потом вытерла пальцы о новый фартук, сказав Даниэлю и Лукасу:
— Мы с вашим папой кое-что придумали. Кое-что для вашей мамы. Вы же знаете, что ее кровать стоит под окном, и мама неделями вынуждена смотреть на платяной шкаф. Она ни разу не жаловалась, но это, должно быть, очень скучно — всё время смотреть на шкаф. Поэтому мы повесили на него большое зеркало. Было непросто найти нужный угол, но нам это удалось! Теперь маме из постели виден весь двор! Вы даже представить себе не можете, как она обрадовалась. Она рассмеялась и сказала: