Щупальца веры
Шрифт:
Кэл установил свечи по кругу диаметром в семь футов, затем зажег их с помощью длинной лучины из дерева сейба, которую он поджег зажигалкой фирмы «Бик».
При первой попытке зажечь черную свечу она погасла, как только он убрал лучину.
Свеча Шанго — бога, который хотел Криса. Сердце Кэла забилось учащенно. Шанго старался не допустить заклинание. Он с испугом бросил взгляд на Тори, и ему показалось, что она точно знала, о чем он подумал.
— Фитиль, наверное, покрыт воском, — сказала она. Взяв свечку, она ногтем поскребла фитиль. — Попробуй теперь.
На этот
Но это произошло: он видел знак присутствия Шанго.
Они тихо стояли в темноте, прислушиваясь, как будто бы могли услышать другое предзнаменование. Но ничего не было слышно, кроме шелеста сухих осенних листьев, которые гнал легкий ночной ветерок по дорожкам, усыпанным камнями.
Наконец Тори поставила в круг клетки, пакеты с разными ароматическими травами, две глиняные чаши и термос. Сами они сели друг перед другом, оставив небольшое пространство между собой.
Кэл взял термос. Он был наполнен особым козьим молоком из bot'anica, которая находилась неподалеку от его квартиры. Он разлил молоко в глиняные чаши. Затем добавил туда разных ароматических трав, высыпая их по очереди из коробок для завтраков с наклеенными на них этикетками с названиями трав. Все названия, кроме измельченного чеснока и гуао, были ему незнакомы, это были просто названия из списка, продиктованного ему Оскаром. Кэл сверил названия, небрежно записанные на бумажке, с этикетками, когда высыпал содержимое из пачек: Анаму… касоте… тартаго… парайсо… альбахака… гуао… ромпе зарагуей… И под конец чеснок.
Все, кто участвовал в обряде, должны были выпить этот настой. Кэл начал первым. Он задержал дыхание, в надежде, что меньше почувствует вкус. Но он чувствовал этот вкус на языке, когда вдохнул, усилив его воздействием воздуха. Не слишком неприятный — кисловатое молоко с земляным привкусом, похожим на вкус заплесневелого хлеба.
Кэл заколебался, перед тем как передать чашу Тори.
— Ты же знаешь, достаточно того, что ты здесь. Ты в самом деле не должна делать все то, что я…
— Я часть этого, — сказала она, взяв чашу из его рук.
Она выпила то, что оставалось в сосуде.
Кэл обратился к своим записям. Следующим шагом было рассыпание в кругу порошка, который назывался «афоше». Когда он спросил этот порошок в bot'anica, женщина, которая его обслуживала, так подозрительно на него посмотрела, что он поспешил спросить, что это такое. Афоше, сказала она, сделан из пепла разных животных — змей, кур, ящериц, сов.
Рассыпав мелкий черный порошок на землю, Кэл затем помазал свою правую руку мазью b'alsamo tranguilo — успокаивающим бальзамом. В правой руке он должен был держать нож для убийства, рукоятка этого ножа была сделана из дерева сейба, а лезвие — из кованного железа, оно выглядело грубым, но было острым, как бритва.
Этот нож он также купил в bot'anica — только одна эта вещь ему встала в двести долларов.
А теперь время наступило.
Сердце так колотилось и удары так громко отдавались в ушах, что Кэлу казалось, будто где-то рядом в темноте лопата могильщика трамбовала дерн на свежевырытой земле.
— Сначала черепаху? — спросила Тори, напоминая ему.
— Да, — прошептал он в ответ.
Черепаха сидела в одной клетке с голубем. Тори просунула руку в клетку и вынула оттуда животное. Черепаха тут же спрятала голову под панцирь.
Кэл заколебался перед тем, как взять ее в руки. Уставившись на черепаху, спрятавшуюся под свой панцирь, следуя инстинкту самосохранения, он снова потерял решительность.
И это был двадцатый век!
И он был восприимчивым, рассудительным человеком, рожденным в мире логики и науки.
Как он мог…
Но он знал, что если не сделает этого, то его страх никогда не кончится. Лишь бы одолеть эту близость к безумию, существующую потому, что он ввязался во все это, занялся этой религией. Другого пути у него нет.
— Я должен отрезать ей голову, — сказал он.
— Надо подогреть панцирь, и она высунет голову, — сказала Тори, кивая на одну из свечей.
— О Боже! — Он почувствовал сильную тошноту. Отвернувшись, чтобы не видеть, медленно протянул левую руку, в которой держал черепаху, к свече. Он сжал зубы и закрыл глаза, борясь с тошнотой. Рука, в которой он держал черепаху, дернулась, и он почувствовал, как пламя опалило ему большой палец, но он не пошевелился, перенося острую боль как наказание.
— Сейчас ты можешь это сделать, Кэл, — тихо сказала Тори.
Он опустил левую руку, пока не коснулся земли. Его Глаза по-прежнему были закрыты, и чтобы открыть их, ему понадобилось огромное усилие воли.
Морщинистая шея черепахи была полностью высунута. Черепаха открыла рот, будто испускала бесшумный крик агонии.
Он занес лезвие над ее шеей.
Ему самому хотелось испустить вопль агонии, в крайнем случае что-нибудь проговорить, прочитать молитву — он чувствовал, что должны были быть какие-то слова, которые подтвердили бы, что это ритуал, а не просто злая проделка извращенного существа. Но Оскар не дал ему никаких слов, никаких заклинаний. В этой религии действия означали молитвы. Эти кровавые действия.
Жертвоприношение.
Его рука окаменела. Он был не в силах двигать ею. Он знал, что убить это живое существо означало бы заплатить дань диким древним богам, перейти последнюю границу, разделяющую его мир и вселенную истинно верующего.
— Я не могу, — прошептал он.
— Ты должен это сделать, Кэл, — сказала она, — ради нас. Чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. Давай.
Ради нас, подумал он. Ради Криса. Он повторил это, как молитву. Ради Криса. Ради нас.