Сципион. Социально-исторический роман. Том 1

Тубольцев Юрий Иванович

Заканчивался еще один день. Публий ехал на коне в передовой группе всадников. За время блуждания по этим зловещим местам солдаты присмирели, стали задумчивы даже первые весельчаки. Балагуры, которых, казалось, могла успокоить только собственная смерть, смолкли здесь пред памятью о смерти соотечественников.

Действия, не приносящие успеха, особенно утомляют, и люди уже помышляли об отдыхе. Но Сципион в нетерпении намечал еще одну возвышенность невдалеке, которую хотелось обследовать, прежде чем заняться устройством лагеря, однако за этим холмом следовал другой, кому-то он казался подозрительно знакомым, и вереница войска тянулась дальше.

Багровое солнце, разрезанное пополам тонкою полосой полурастворившихся облаков, угасая с каждым мгновением, устало клонилось к горизонту, туда, где был Океан, и вслед за ним весь окружающий

пейзаж от низин до гор и небес лихорадочно менял окраску, на пути от дневного света к ночной тьме принимая невообразимое сочетание поочередно переходящих друг в друга цветов.

Публий, зачарованный агонией умирающего дня, забыл о реальности происходящего. Офицеры не раз вопросительно поглядывали на него, но он ехал все дальше. На фоне зрелища заката перед его мысленным взором проплывали картины детства. И в центре самых дорогих воспоминаний был отец. Этот образ пронизывал все его мироощущение, множеством элементов он проник в сознание, характер, привычки, жесты. Так отец запечатлел себя не только в его облике, но и в душе. Как можно считать его погибшим, пока жив он, Публий Корнелий Сципион, который даже имя носит то же самое!

Чья-то лошадь споткнулась, тревожно заржала, и тотчас раздался испуганный возглас всадника. К нему подъехали другие и тут же отпрянули назад. Публий поторопился к месту происшествия и увидел в густой, хотя и пожелтевшей траве белый, как мел, череп, бесстрастно взирающий на него сквозь призрачную грань между жизнью и смертью дырами пустых глазниц. Сципион спрыгнул с коня и склонился над жутким подобием головы, всматриваясь в череп и мучительно пытаясь представить черты бывшего человека. Потом он раздвинул траву рядом, но скелета не было, вокруг беспорядочно валялись отдельные, наиболее крупные кости, полуутопшие в грунте.

Публий тяжело распрямился и мутным взором обвел длинную и узкую, зажатую справа и слева холмами долину, плавно спускающуюся к оврагу, крутым изломом красневшему вдалеке. Вдоль ее рассекал ручей, заметный по извилистой ленте кустарника и еще свежей зелени. Сципиону показалось, что он уже видел это место… может быть, они проходили тут раньше… При взгляде издали здесь нельзя было заметить чего-нибудь особенного. Пологий склон, заросший высокой травой, представлялся мирным благодатным пастбищем.

Всадники последовали примеру командира и, спешившись, стали рыскать в траве, вскоре им в помощь подоспела пехота. То там, то здесь раздавались возбужденные выкрики, отмечавшие очередную находку.

Настала ночь, и римляне наскоро и в беспорядке поставили палатки, впервые за четыре года проконсульства Сципиона не разбив правильного укрепленного лагеря.

В эту ночь, несмотря на усталость, солдаты спали плохо. Некоторых терзали воспоминания, других будоражило воображение, растревоженное рассказами очевидцев здешних событий. Уснувшие ворочались и бормотали что-то во сне. Им чудилось, будто над полем витают маны погибших и взывают к ним, требуя отмщения, и жалобно молят о покое, который не наступит, пока останки людей будут подвержены действию стихий.

Публий всю первую стражу боролся с бессонницей, сознавая необходимость выспаться перед беспокойным днем. Устав от этой борьбы больше, чем от дневного бодрствования, он поднялся, вышел из палатки и некоторое время стоял в задумчивости. Потом без помощи раба надел кожаный с медными накладками панцирь, взял дротик, не в качестве оружия, а как шанцевый инструмент, объяснил ликтору, где его найти в случае тревоги, и один отправился за пределы лагеря.

Яркая луна струила на долину холодный мертвящий свет. Может быть, именно так освещается мрачное царство Орка. Публий понял, в чем колдовская сила этого места: распростертая пред ним долина заключала в себе противоречие и была оборотнем. Несколько часов назад она являла очарованье красок и ласку мягкого тепла, предательски скрывая смерть на дне под саваном травы, взращенной на крови, теперь она бледна, как кости, устлавшие ее, и завораживает особой, циничной красотой. Она объята духом холода и вечного покоя и беспристрастным лунным светом порицает суетность жизненных стремлений. В ней мудрость недвижности и созерцанья…

Нога Публия подвернулась на неровности, дротиком он разгреб растительность и обнаружил почти целиком сохранившийся скелет. Череп сразу засиял и будто ожил под луною, чем выявил глубинное сродство между ночью и смертью. Здесь поистине

храм Смерти, и ночь сейчас вербует для него жрецов… Сципиону показалось, что он сам уже давно мертвец и много лет скитается по стране вечной ночи и ворошит собственные кости. Напряжением воли он стряхнул с себя наваждение и с преувеличенным усердием стал ковыряться в траве. На этом участке, видимо, шла упорная схватка, останки смешались в беспорядочную груду. Публий вдруг решил, что именно здесь пал его отец. Но тщательные поиски не дали никакого результата: ныне тут все были равны, и полководец, и солдат. Однако за этим занятием он обрел некоторое душевное равновесие, настолько спокойнее оказалось иметь дело с реальными мертвецами, чем с призраками. Поодаль он нашел еще одну кучу костей, в другом месте — третью. По этим зловещим знакам можно было прочесть всю битву, определить, где шел ожесточенный бой, где — беспорядочное бегство. Различия в званиях стерлись смертью, но герой, погибший в строю, и сейчас отличался от труса, сраженного в спину копьем нумидийца. Взору Сципиона явственно предстала картина боя. Привидения, наполнявшие здешний воздух, материализовались из лунного света и вновь разыграли пред ним жуткий спектакль пятилетней давности. Сюда явились Злоба, Коварство, и Жестокость, виденные им у Требии, Тицина и при Каннах. Вся мерзость двенадцати военных лет стеклась к истерзанному полю на шабаш.

Сципион вдруг осознал проклятье этой долины. Она заражена человеческой ненавистью. Преступления людские загрязняют природу и порождают в ней притоны темных сил. Публий поклялся очистить заколдованное место и на будущее примирить его с синим небом и солнечным теплом. Как по волшебству, при этом померкло лунное сиянье, и восток, там, где была родная Италия, окрасился в розовые тона.

Раз нарушив предписанный порядок в случае с устройством лагеря, войско, будто сбившись с пути и потеряв ориентиры устава, все дальше увязало в хаосе. Солдаты завтракали неорганизованно, кому как вздумается, многие — сидя, некоторые — даже лежа, а кто-то еще продолжал спать: мрачное место и тягостные воспоминания, казалось, оправдывали все.

Невзирая на то, что мысли Публия были далеки от мелочной повседневности, его профессиональный взгляд сразу обнаружил падение дисциплины в лагере. Однако он промолчал. Сципион не любил окрики и предпочитал исподволь подводить людей к пониманию необходимости следовать его решениям.

Когда войско окончательно проснулось, когда «Долина Костей» снова приняла обманчиво приветливый облик, Публий созвал воинов перед трибуналом, который был насыпан уже сейчас, утром, и в нескольких словах объяснил стоящую перед ними задачу: они должны, наконец, исполнить свой долг перед погибшими, для чего следовало собрать и похоронить останки соотечественников, дабы не терзали их больше хищные звери, ветры и дожди, и души несчастных смогли бы отныне обрести покой.

К предстоящему делу Сципион подошел с истинно римской добросовестностью. Все поле до оврага и холмов было поделено на участки, каждый из которых закреплялся за одним из подразделений, на триариев возлагалась обязанность контроля. Солдаты заняли сразу всю долину и принялись за работу. Все кости сносили в середину и складывали в одну груду. Отличить среди павших своих от врагов не представлялось никакой возможности, поэтому, а также, учитывая то, что пунийцы, по всей видимости, позаботились о трупах соратников, подбирали все подряд. Сципион направился туда, где, по уверениям ветеранов, сражался его отец, хотя он и сам угадал место, в котором должен находится во время боя полководец, и обыскал его еще ночью. Сведения очевидцев были приблизительными, а никаких предметов одежды или вооружения, позволивших бы опознать мертвецов, не было, поскольку победители старательно обобрали трупы, потому и дневные поиски следов старшего Корнелия оказались напрасными. Публий еще раз посмотрел на этот участок кладбища и дал команду соответствующим центуриям приступить к сбору костей также и на нем. Он вдруг забеспокоился, не постигла ли отца участь Луция Постумия, захваченного галлами племени бойев в пойме Пада, чьи останки варвары подвергли надругательству. Однако, расспросив немногих испанцев, находившихся при нем, тогда как большинство их он заранее отправил за Ибер, и перебежчиков-нумидийцев об их обычаях в обращении с прахом поверженных врагов, он несколько успокоился, поскольку здешние варвары в большинстве случаев довольствовались вещами и не трогали тел.