Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Шрифт:
Солдаты, с утра повеселевшие при виде солнечных лучей, рассеявших мрак тревожной ночи, работали дружно. Коллективные действия всегда создают впечатление их законности и целесообразности. То, что одному человеку показалось бы чудовищным, в толпе воспринимается как должное и почти обыденное. Беря пример друг с друга, люди преодолели природную брезгливость к объедкам смерти и носили человеческие кости запросто, как хворост для лагерного вала. Однако, чем выше поднимался грязно-белый холм, тем глубже падал дух солдат. С каждым разом, подходя к куче костей, они становились все мрачнее. Вначале ветераны рассказывали юнцам о ходе того боя, вспоминали, кто где был убит, кто отличился, но к полудню, когда войско, закончив дело, собралось у холма, ставшего продуктом их труда, кругом царило гнетущее молчание, и взоры потупились в землю.
Был сложен гигантский костер, и в нем сожгли все то, что осталось
Наступал вечер, но никто не хотел оставаться здесь на ночь, и войско в полном молчании, лишь бряцая оружием, двинулось прочь. Стихли даже животные, почуяв настроение людей.
Публий оглянулся, чтобы в последний раз увидеть эту долину и курган. И снова ему почудилось, будто он бывал тут прежде и часть самого его погибла здесь пять лет назад. Прежде чем навсегда уйти, он задержался еще на несколько мгновений и, воззвав к богам, дал обет почтить память павших по этрусскому обычаю боем гладиаторов, своего рода человеческими жертвоприношениями.
Через несколько дней римляне повторили захоронение на месте гибели легионов Гнея Корнелия. Публий опять взял горсть праха, чтобы передать его двоюродному брату Сципиону Назике.
После этих процедур войско пало духом и в нем невозможно было узнать победоносную армию последних лет. Легаты стали упрекать в этом проконсула. Однако Сципион произнес перед воинами речь, в которой подчеркнул святость выполненного долга, а самое главное, трансформировал накопившуюся в его подопечных отрицательную энергию в ненависть к врагу, и в первую очередь — к иберам, своим тогдашним предательством обрекшим римлян на поражение. Под влиянием слов полководца солдаты потребовали немедленно вести их на штурм испанских городов Илитургиса и Кастулона, чья вина в давних событиях не подлежала сомнению. Причем особым преступлением запятнали себя жители Илитургиса, добавившие к измене еще и избиение укрывшихся у них после поражения римлян. Сципион поклялся, что виновные понесут наказание, но лишь после окончательной победы в этой стране над главным соперником — пунийцами.
Солдаты вернулись в Тарракон, горя неутоленной жаждой великих дел, и с нетерпением, как и их полководец, ожидали будущего года.
Пока Публий занимался захоронением давно погибших, Луций Сципион успел овладеть Оронгием. Ему пришлось вести штурм города по всем правилам военного искусства, так как население отказалось добровольно принять сторону римлян. Вначале город был обведен глубоким рвом, чтобы затруднить защищающимся возможность препятствовать дальнейшим осадным работам, затем — насыпан двойной вал, с которого во время атаки предполагалось обстреливать стены, сооружены подвижные галереи для таранов, многоэтажные башни на колесах. При этом иберы с удивлением взирали на копошившихся вдали от стен римлян и насмехались над ними, вопрошая: не думают ли те укреплять их город? Но находившиеся среди них африканцы из пунийского гарнизона, поняли серьезность положения и сосредоточенно строили всевозможные метательные машины, приспособления с зацепами и прочее оборонительное снаряжение. В некоторых наиболее ответственных местах горожане по их приказу нарастили стену вровень с римским валом.
Когда же воины Сципиона закончили работы и грандиозные сооружения зажали со всех сторон город, когда множество катапульт и баллист обрушили на осажденных поток огромных камней и стрел чудовищной пробивной силы, а пращники и лучники, засевшие на валу, своими снарядами совсем согнали защитников со стен, когда двинулись вперед штурмовые башни, влекомые сотнями мулов, и рядом с ними поползли к воротам «черепахи», испанцы, наконец-то, оценили по достоинству труд римлян и прониклись таким глубоким впечатлением от происходящего, что едва сумели отразить первый натиск. Луций повел на штурм третью часть своего отряда, дав остальным отдых. Изнурив врага этой атакой, он отвел назад передовой эшелон и двинул на приступ основные силы. Повторного напора горожане не выдержали и, оставив оборонительные посты, бросились спасаться. Многие, желая предотвратить гибельный для города и мирных жителей уличный бой, открыли ворота и беспорядочной толпою высыпали перед стеной, жестами изъявляя намерение сдаться. Но римляне, опасаясь какой-либо хитрости, набросились на них и всех истребили. Насытив этим жажду крови, неизбежно возникающую в трудах и лишениях осады, они в самом городе вели себя уже спокойнее и уничтожали только оказывавших сопротивление. Пунийский гарнизон был слишком
Еще в центральной части страны Луций со своим отрядом и пленными догнал основное войско, следовавшее к Иберу. Публий Сципион высоко оценил достижение брата и даже поставил его успех в один ряд с собственной победой над Новым Карфагеном. При этом Публию особенно приятно было увидеть, что, искренне радуясь удаче, Луций ничуть не возгордился ею и оставался веселым, открытым и общительным, как и прежде. Значит, потенциал его был выше одержанной победы, поскольку зазнайство, наоборот, находит себе место там, где успех превышает масштаб личности. Публия в свете недавних переживаний смутило лишь избиение иберов, пытавшихся сдаться. В память о «Долине Костей» он решил сделать брату внушение, чтобы тот внимательнее разбирался в ситуации и не допускал лишних жертв даже среди врагов, и уже вызвал его к себе в палатку, но в последний момент под влиянием той же памяти смолчал об этом и заговорил о другом.
Вернувшись в Тарракон, Сципион разместил легионы по зимним лагерям. Как и в другие годы, легаты не позволяли воинам прозябать в бездействии и все погожие дни использовали для проведения самых разнообразных учений. Сам проконсул неоднократно объезжал расположения войск и возбуждал усердие солдат обещаниями близкого окончания испанской войны и возвращения на родину, причем связывал это с уровнем их подготовленности. Приближающийся год, по его словам, должен был стать особенно насыщенным событиями.
С отчетом перед сенатом Публий послал в Рим Луция Сципиона и для убедительности отправил с ним пленных, включая Ганнона, а также наиболее ценную часть добычи. В официальном письме он сообщал о ходе кампании и выражал надежду на скорое ее завершение, однако при этом подробно распространялся об особенностях Испании, многочисленности иберийских племен, находящихся на различных стадиях развития и, следовательно, требующих соответствующего обращения с каждым, их воинственности и непостоянстве, вносящих нестабильность в ситуацию в стране, способную вызвать непредсказуемое развитие событий. Все эти оговорки Сципион сделал для того, чтобы показать специфичность местных условий и создать у сенаторов мнение, что в Испании может успешно действовать только человек, хорошо изучивший эту страну. Он опасался, как бы враждебные силы в столице не прислали ему преемника, дабы пожать плоды его успехов. Не потеря славы как таковой страшила его, а лишение возможности, опираясь на нее, добиваться права возглавить войну непосредственно с самим Карфагеном. В том же духе предполагалось и выступление в сенате Луция. В его словах должны были прозвучать твердая уверенность в победе и одновременно убежденность в неизбежном затягивании войны при каком-либо новом командовании. Однако все это следовало представить аккуратно и ненавязчиво, о чем с Луцием был проведен подробный инструктаж. На основе сказанных вскользь намеков уже сами сенаторы из числа Сципионовых друзей, которым он написал о своих целях более откровенно, должны были «сделать вывод» о необходимости продления проконсульских полномочий Публия. В крайнем случае Луцию предписывалось искать справедливости в народном собрании. Именно потому Публий и послал в Италию брата, а не другого легата, чтобы при необходимости тот мог предстать перед народом не только как доверенное лицо Сципиона, но и непосредственно как один из Сципионов, и тем произвести особое впечатление на простых людей. Впрочем, Публий считал, что основная политическая борьба развернется позднее, а сейчас дело еще не дойдет до прямой конфронтации. Отправляя Луция в Рим, он в первую очередь преследовал более мирные цели, а именно: желал приобщить брата к государственным делам и заодно приучить сенаторов видеть в младшем Сципионе фигуру, с которой в скором будущем придется считаться.
17
Зима в Испании не принесла каких-либо событий. Во многих общинах, однако, подспудно зрело недовольство чужеземцами, каковые все более откровенно заявляли о себе как о хозяевах этой страны. Но на открытое выступление против них испанцы не решались, потому что слишком прочным казалось положение римлян и слишком высок был авторитет Сципиона, да и сама по себе новая власть представлялась меньшим злом, чем господство алчных карфагенян. В Италии также не произошло чего-либо непредвиденного. Удачи в Испании радовали и народ, и сенат, поэтому недруги Сципиона вынуждены были затаить свою злобу. Публию и Силану безоговорочно продлили полномочия.