Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

Тубольцев Юрий Иванович

Фабии, Фурии, Валерии и Клавдии тоже приободрились и, не сумев пробиться к консулату, утешались теперь местью Сципиону, всячески содействуя его соперникам. Причем не столь продуктивна была их прямая помощь, сколь эффективным оказалось возбуждение тщеславия Квинкциев. Они то и дело подзуживали братьев, насмехаясь над их зависимостью от Сципионов, или, наоборот, выражали им притворное сочувствие по этому поводу. «Как же так? — сокрушенно сетовали Фульвии и Валерии. — Деянья вы творите большие, а почет вам меньший». «До каких же пор будут царствовать в Риме Сципионы?» — гневно откликались Фабии и Клавдии.

Первым заболел горячкой

тщеславия более простоватый и грубый Луций, который в свою очередь обрушился на Тита, обзывая его клиентом Сципиона. «Вспомни рукоплескавшую и боготворившую нас Грецию! — возмущенно обращался он к брату. — А кто такой Сципион? Победитель каких-то варваров!» Тут залихорадило и Тита. Он вообразил себе, как вдруг превзойдет в чем-то самого Сципиона Африканского, и голова его закружилась, а из глаз посыпались искры. В тот момент он понял, что уже давно жаждет этого, только прежде таил сокровенную мечту в глубине души, прикрыв ее сознанием долга перед благодетелем. Теперь же он с загадочной, неопределенной улыбкой, празднуя победу над самим собою, вышел на форум и стал открыто агитировать за брата. Люди, видя, как к ним обращается с просьбой недавний триумфатор, расчувствовались до сладких слез. Тот, кто только что возвышался над ними в триумфальной колеснице, ныне открыто выказывает свою зависимость от них, в чем-то признает их превосходство над собою! За такую утонченную лесть плебс мог согласиться на что угодно. Так иные готовы рабствовать, лишь бы их называли господами.

Сципион не хотел просить того, чего мог потребовать по праву. Поведение Фламинина вполне соответствовало римским обычаям, и соотечественники не усматривали в нем ничего недостойного. Но Публий перерос обычаи и не желал пресмыкаться даже перед всесильным римским народом. По его мнению, люди должны внимать доводам, а не бросаться вслед за порхающими эмоциями, и ценить прямоту, но не гибкую лесть. Он тоже выступал на форуме, но не просил за Назику, а доказывал его права на консульство и целесообразность избрания на высший пост в столь тревожный для государства период выдающегося человека. Характеризовать Сципиона Назику было легко, ибо еще в юности его признали лучшим гражданином, и в таком качестве он встречал в торжественной процессии символ Матери богов, доставленный из Малой Азии, а в зрелом возрасте в ранге претора одержал значительные победы в Испании.

В первый момент, когда Сципион узнал об активности Тита Фламинина, он хотел пригласить его к себе, чтобы открыто обсудить с ним возникшие затруднения и совместно выработать кадровую стратегию на ближайшие годы. Квинкций ныне стал заметной политической фигурой, и Публий признавал это, будучи готовым сотрудничать с ним почти на равных. Но Тит избегал Сципиона: сограждане чрезмерно раздули их соперничество, возвели его в принцип, и он страшился любого компромисса, боясь уронить свою честь. Отчужденность Фламинина, вызванную растерянностью и смущением, Сципион сгоряча принял за проявление надменности и оскорбился. Он отказался от мысли о личных контактах и с мрачной решимостью ринулся в бой. Такая враждебность в свою очередь отрицательно подействовала на Тита и избавила его от угрызений совести, он раскрепостился и заблистал всеми гранями своего дипломатического таланта, очаровывая соотечественников столь же успешно, сколь недавно — греков.

Но однажды противники все же неловко столкнулись на форуме в присутствии большого числа зевак. Сципион, морщась от досады, попытался

молча пройти мимо, понимая, однако, что тем самым легализует ссору с Квинкцием и распространит ее за пределы предвыборной борьбы, но тут Фламинин неожиданно для самого себя, не вполне осознавая, делает ли он ловкий политический трюк или совершает действительно благородный поступок, шагнул прямо к Публию и улыбчиво поприветствовал его. Усердно скрывая радость, Сципион ответил менее доброжелательно, чем хотел. После первых традиционных фраз о здоровье, Тит сказал:

— Похоже, Публий, предвыборный ажиотаж вырвался за пределы разумного, и в народе бушуют нездоровые страсти.

— Весьма похоже, Тит, — согласился Сципион, пока еще не догадываясь, чего хочет собеседник, — весьма похоже, что страсти нездоровые, ведь многие от них бледнеют, а другие перестают краснеть.

Фламинин тонко улыбнулся с видом эстета, оценившего остроту, и продолжал:

— Может быть, нам, Публий, утихомирить этот поток эмоций, перегородив часть русла, чтобы воды людских желаний текли размеренно и спокойно? Может быть, мне, Публий, посоветовать брату Луцию снять свою кандидатуру и потерпеть до следующего года?

В толпе, собравшейся вокруг них, пошел гул, в котором смешались удивление, восторг и возмущение, но шум тут же стих, ибо уши, сколь это ни поразительно, одолели уста: все напряженно ждали ответа.

— Ну что ты говоришь, Тит, — внушительно сказал Сципион, честное соперничество лучших людей — важнейший источник совершенствования государства. Стремиться к почету у сограждан и к власти ради самореализации — дело благородное… Я ни в коем случае не рекомендовал бы Луцию отступать. Да, и потом, разве допустимо лишать народ возможности выбора достойнейшего из достойных?

— Ты успокоил меня, Публий, — удовлетворенно заметил Квинкций. — а то мы с братом сомневались: способны ли мы претендовать на столь высокое место, имеем ли право на такую честь… Но теперь, после одобрения наших планов таким великим авторитетом, мы будем смелее.

— Будьте смелее. Конечно, вы способны, — холодно подтвердил Сципион, — вспомни, как ты сам стал консулом, всем на удивление вознесшись на вершину прямо из квесториев.

Только что возликовавший Тит снова осекся от этого напоминания об услуге, оказанной ему Сципионом, и примолк, закусив губу. А Публий пошел дальше.

Сципион тоже не понял поступок Квинкция: было ли это продуманное коварство или добрый порыв, при исполнении которого Тит немного слукавил. Но как бы там ни было, шаг Фламинина, оказался очень удачным. Если бы подобный разговор состоялся в атрии или столовой Сципиона, итог, скорее всего, был бы противоположным, но на форуме Публий никак не мог дать Квинкцию иной ответ. Народ же воспринял этот жест как проявление высшего благородства и готов был вопреки законам избрать в консулы даже двух Фламининов сразу.

С этого дня состязание Сципионов и Квинкциев развернулось с особой широтою, как бы получив на форуме официальное одобрение народного собрания. Теперь даже Катон не стерпел позы нейтралитета и открыто, на виду у всех, рванулся в самую гущу битвы. Его набухший ядом язык более не мог помещаться во рту и искал уши сограждан, чтобы влить в них отраву. Причем если Квинкции в меру приличий хвалили себя и не говорили ничего дурного о Сципионах, то Катон со своими многочисленными единомышленниками не упоминал вовсе о Квинкциях и говорил только плохое о Сципионах.