Сципион. Социально-исторический роман. Том 2
Шрифт:
Постепенно круговорот дел отвлек Публия от тягостных мыслей. А дел у него было немало. Полным ходом шла подготовка экспедиции на Восток. На Марсовом поле происходил набор воинов в пополнение балканским легионам, одновременно по всему государству осуществлялся поиск толковых людей для формирования офицерского корпуса, строился и оснащался флот, разрабатывалась программа продовольственного обеспечения армии. Все эти мероприятия были немыслимы без четкого представления об общей стратегии кампании, которую Сципионы наметили в первую очередь, но затем, однако, все время вынуждены были корректировать, приводя в соответствие с конкретной ситуацией текущего момента и имеющимися в их распоряжении материальными ресурсами. К этому добавлялись заботы об укреплении надежности союзников, в связи с чем братья отправили несколько писем Филиппу Македонскому, Эвмену Пергамскому и властям некоторых греческих общин. И, как в любом большом деле, на пути к решению основной задачи возникали целые баррикады неожиданных, второстепенных проблем, отчего труды Сципионов множились и нарастали, как снежный ком.
Окунувшись в эту сутолоку приготовлений к походу, Публий испытывал ликование в предвестии грандиозных событий. Причем на мысль об Азии наслаивались яркие впечатления юности и поры расцвета
Предстоящий поход стал значимым событием для всей семьи Публия. Эмилия говорила, что лишь теперь в дом пришел истинный праздник в отличие от множества всевозможных торжеств мирного периода, пустых, по ее мнению, как миражи в сицилийском проливе. Впрочем, властная женщина не была удовлетворена отведенной ее мужу ролью. Вначале она и вовсе устроила Публию скандал за то, что он согласился идти легатом к брату. По этому поводу ей пришлось выдержать издевательства и позу превосходства вечно униженной пред нею жены Луция Ветурии. И за такое оскорбление она готова была стащить Публия в Гемонии. Но вскоре Эмилия нашла контрдоводы в состязании с Ветурией и отстояла престиж мужа. Невольно она прибегла к предвыборным аргументам Фабиев и Фуриев, утверждавших, будто из всех Сципионов лишь Публий Африканский является значительной фигурой, тогда как Луций и Назика — не более чем нахлебники его славы. «Он тянет за собою на Капитолий весь род Сципионов!» — с апломбом заявляла Эмилия. В конце концов она совсем усмирила слабохарактерною женщину, которой даже консулат мужа не придал особого веса и, как в былые времена, подчинила ее своей воле. Тогда она поняла, что Публий может поступить аналогичным образом в отношении Луция и силой своей личности подавить авторитет официальной власти. Тучи гнева рассеялись, ее взгляд прояснился, и она заметила, что большинство непредвзято настроенных граждан воспринимает первенство Луция как чисто формальное и условное. Тут только Эмилия несколько примирилась со сложившейся ситуацией, но все же втайне жаждала увидеть мужа всевластным диктатором, повелевающим консулами и сенатом. Через своих подруг — жен видных нобилей — она попыталась внедрить созвучную ее мечте мысль в умы сенаторов, но, естественно, ей это не удалось. Ничего не изменив, Эмилия с типично женской способностью адаптироваться к любым условиям внушила самой себе и пыталась внушить окружающим, будто нынешнее положение мужа как раз и есть самое достойное для великого человека, скромность которого стоит вровень с талантами. «Публий давно покорил сердца всех честных граждан и ему оставалось соперничать разве что с богами, но он не пожелал смущать покой небесных владык и предпочел должность, не приносящую славы, но позволяющую в полной мере послужить Отечеству, — говорила она, — Публий обеспечит победу Риму, и это главное, а лавры, чью бы голову они ни украшали, все равно достанутся Родине, а значит, и ему!»
Сципион не обращал внимания на бушевавшие в душе жены страсти и переживаемые ею метаморфозы, поскольку был целиком сосредоточен на старшем сыне. Благодаря продуманному воспитанию и разумным заботам отца, болезненный мальчик с годами окреп и теперь, на пороге взрослой жизни, по физическим качествам почти догнал сверстников, по умственным же способностям с ним и раньше некого было сравнивать. Много лет Сципион страдал из-за немощи своего сына, имея перед глазами неудачный опыт друга юности Марка Эмилия, который после ранения так и не смог найти себя в сугубо мирной деятельности, но в последние годы у него появилась надежда устроить для младшего Публия традиционную карьеру римского аристократа. Поэтому едва только решился вопрос о проведении восточной кампании, Сципион принялся готовить сына к походу. [3] Тот был еще слишком молод для военной службы, но отец надеялся своим попечением ускорить его возмужание, тем более, что путешествие предстояло дальнее, серьезные боевые действия не могли начаться раньше, чем через восемь-десять месяцев.
3
Распространено мнение, будто в Азию отправился младший сын Сципиона Луций, однако в основных античных источниках юноша не назван по имени, и достоверно установить, какой именно из сыновей Сципиона участвовал в походе, не представляется возможным. Косвенным свидетельством в пользу точки зрения, противоположной принятой в этой работе, служит время исполнения Луцием претуры, однако неурядицы, возникшие при его избрании, возможно, спровоцированы как раз его недостаточным возрастом, а потому сообщение об этом эпизоде также не может иметь решающего значения.
Помнил Сципион и о том, как в свое время сражался с пунийцами в отцовском войске, будучи всего на какой-то год старше, чем теперь его Публий. Сам юноша тоже жаждал больших дел, воодушевленный славой предков. Взвесив все эти обстоятельства, Сципионы несколько раньше, чем того требовал обычай, провели красочный обряд посвящения юного Публия
Младший сын Сципиона Луций завидовал брату, но хорохорился и бойко заявлял, что через два-три года пойдет бить пунийцев. Он никак не хотел внимать разъяснениям отца о том, что пунийцев больше бить не нужно, поскольку они теперь союзники римского народа, и все так же настойчиво кричал, придерживая одной рукой то и дело спадающую с детского тельца тогу и воинственно размахивая другой, что он обязательно будет штурмовать Карфаген. На вопрос, почему же все-таки именно Карфаген, он, выставляя грудь вперед, гордо отвечал: «Чтобы тоже быть Сципионом Африканским!»
Девочки — две славные Корнелии — со страхом и восхищением смотрели на двух красивых, внушительных воинов в их доме, собирающихся куда-то в тридевятое царство отстаивать интересы Родины в борьбе с ужасными дикарями. Настроение их все время резко менялось: они то плакали навзрыд в предчувствии разлуки с обожаемым отцом и любимым братом, который в отличие от задиристого Луция их нисколько не обижал, то торжествовали и веселились, ощущая своими пусть детскими, пусть женскими, но все же римскими душами величие предстоящего события.
Помимо прямых приготовлений к дальнему походу, были и другие связанные с этим предприятием заботы. Так, Публий желал воздвигнуть на форуме некое сооружение, которое стало бы украшением города и своеобразным символом, напоминающим согражданам о своем создателе во время его отсутствия. Традиционный храм или алтарь не годились для этой цели, нужно было что-то особенное, поэтому он отклонил несколько проектов как собственных, так и предложенных друзьями, прежде чем принял определенное решение. Остановившись наконец на одном из вариантов, Сципион показал его городскому претору и эдилам, а затем, согласовав с ними организационные вопросы, нашел квалифицированных подрядчиков и приступил к непосредственному осуществлению своего замысла. Финансирование строительства осуществлялось из личных средств Публия, которыми он распоряжался еще более щедро, чем обычно, надеясь на азиатскую добычу. Поскольку работа оплачивалась очень хорошо, дело двигалось быстро, и как раз к нужному сроку на склоне Капитолия у начала подъема на холм выросла арка с семью позолоченными статуями богов и героев и двумя скульптурами вздыбленных коней. Этот декоративно-идеологический ансамбль дополняли два мраморных бассейна, воды которых сверкали отражением золота колонн и статуй.
Простолюдины были в восторге от столь необычного сооружения и собирались толпами, чтобы вдоволь поглазеть на него и воздать хвалу Сципиону. Сияющая драгоценным блеском арка вызывала удивительные ассоциации, напоминая собою о Публии Африканском, она походила на его образ в народе, на его славу и воспринималась как символический портрет великого человека. Это заметили недруги Сципиона и не упустили возможности позлословить по столь удобному поводу, однако их никто не стал слушать.
Барахтаясь в бурливом потоке больших и малых дел, Сципионы однажды внезапно ощутили под ногами дно и, осмотревшись, обнаружили почти готовый остов экспедиции, возвышающийся подобно острову среди все тех же волн суеты, бестолково несущихся в неведомую даль. Несмотря на пропасть нерешенных вопросов, в их активе уже было главное. Они сформировали воинский корпус, насчитывавший в соответствии с сенатским постановлением восемь тысяч пехотинцев и триста всадников; определились с составом штаба, в который вошли, кроме Корнелиев и Эмилиев, Гней Домиций Агенобарб, Луций Апустий Фуллон, Секст Дигиций, Гай Фабриций, братья Гостилии и другие преданные Сципионам люди, а также — в качестве компромисса — некоторые представители конкурирующей аристократической группировки; добились желаемого распределения магистратур — командование флотом получил претор Луций Эмилий Регилл, а Греция была вверена попечению пропретора Авла Корнелия; и наконец согласовали объемы и сроки поставок зерна из Сицилии и Сардинии. Вдобавок к восьми тысячам воинов, полученным от государства, Публий Сципион скомплектовал пятитысячное подразделение из героев африканской и испанской кампаний, отобрав их из множества своих ветеранов, изъявивших желание поступить в его войско без каких-либо претензий на жалованье. В итоге, в распоряжении Сципионов оказалось чуть более тринадцати тысяч солдат. Еще тысяч двадцать-двадцать пять они намеревались взять из войска Мания Ацилия, и с этими силами двинуться в Азию. Конечно, количественно подобная армия выглядела смехотворно ничтожной в сравнении с легендарно многочисленной азиатской ордой, но римские полководцы привыкли оперировать именно такими войсками, казавшимися им оптимальными как с точки зрения стратегии, так и по условиям снабжения продовольствием и одеждой.
Братья жаждали поскорее выступить в поход, чтобы наконец-то начать осуществление своих грандиозных планов и избавиться от нескончаемой суеты второстепенных дел. В Риме уже справляли летние праздники, однако дороги еще не просохли после зимней слякоти, а море грозно волновалось, забрасывая суда смельчаков высокими темными валами. Столь презрительное несогласие природы с календарем объяснялось крайней запущенностью последнего. Официальный римский год был на одиннадцать дней короче солнечного, а потому с соизволения понтификов в календарь периодически вставлялся дополнительный месяц, но в последнее время этот порядок нарушился, ошибки накопились, и потому, когда римляне отмечали приход весны, едва заканчивалась осень. Сроки магистратских полномочий определялись гражданским календарем, но боевые действия, увы, приходилось вести в соответствии с природным. Это всегда вызывало нервозность консулов. Так было и теперь. Публий, как умел, успокаивал Луция и придумывал всяческие мероприятия, чтобы драгоценное время консульства не пропадало даром. Уже были выполнены всевозможные религиозные ритуалы по очищению государства от мелких обид небожителей, выражавшихся разнообразными приметами и знамениями, и произведены молебствия с целью привлечения богов на свою сторону в предстоящих делах, после чего осаждаемые Сципионами жрецы долго не могли сочинить ничего нового. Наконец кому-то пришло в голову повторить Латинские празднества. Для этого следовало найти какие-либо упущения в произведенном ранее ритуале, и, поскольку принцепс имел огромное влияние в жреческой среде, необходимые ошибки были успешно найдены: кому-то не досталось жертвенного мяса. По ходатайству священнослужителей сенат поручил консулу заново устроить Латинские торжества, и Сципионы напоследок еще раз потрясли впечатлительный плебс организаторским талантом и щедростью.