Сделать все возможное
Шрифт:
Двадцать четыре часа? Как может быть хорошей новостью тот факт, что мне предстоит быть запертой в одной комнате с Лукасом?
— Хорошо. Вы собираетесь держать здесь только доктора Тэтчера, потому что он единственный, кто прикасался к мистеру Холдеру, а я пока подожду результатов дома? Звучит разумно. Если вы немного отодвинете ленту, я смогу пролезть и выйти.
Они выглядели равнодушными и не потакали моей истерике.
— Радуйтесь, что это всего лишь один день. Поскольку вы впервые увидели Мистера Холдера две недели назад,
Он сказал нам все это час назад, и с тех пор я не теряю надежды вырваться. Что же касается Лукаса, он лежит на кушетке, положив руку на глаза. Мне кажется, он спит.
Мой побег должен быть единоличным.
— Эй, пссс, приятель. Приятель!
Я стучу по окну на двери смотровой и пытаюсь привлечь внимание человека, стоящего снаружи. Он мой тюремщик и у меня есть план.
— Я знаю, что ты меня слышишь. У тебя есть имя?
Он не двигается. Его предыдущая работа, должно быть, была в королевской гвардии.
— Слушай, я хочу, чтобы ты знал, что я очень сексуальный доктор, с крепкой иммунной системой, — мой голос слегка истеричен, но я надеюсь, что он звучит соблазнительно. — Если ты меня выпустишь, я расстегну этот виниловый костюм, что на тебе, сорву маску и покажу, насколько я здорова.
Мое предложение его не соблазняет, поэтому я пытаюсь действовать более очевидно.
— Ууупсс. С меня только что спала моя одежда. Я стою голая прямо за этим стеклом. Такаааая голая. Голая, как в день моего рождения, но гораздо сексуальнее.
— Дэйзи, у него наушники, — говорит Лукас позади меня.
Я хмурюсь.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел.
Это становится последней каплей для меня. Я отворачиваюсь от двери и начинаю расхаживать по маленькой смотровой.
— Ты издеваешься надо мной?! Мы застряли в этой комнате и нам нечем заняться, а он там слушает радио?
— Может быть, это аудиокнига…
Он выглядит довольным.
Он застрял в этой комнате со мной на следующие двадцать четыре часа и просто лежит на кушетке с небольшой ухмылкой на лице, как будто он находится на пляже, где-нибудь на Ибице.
— Подожди, — меня охватывает паническая мысль. — Как мы собираемся прожить двадцать четыре часа без еды?
— Они дали нам еду.
Он указывает на небольшой контейнер, который стоит на столе, и я подхожу, чтобы осмотреть его. Там несколько батончиков мюсли, бутылки с водой. Я продолжаю рыться, пока не нахожу шоколадное печенье, которое они, должно быть, подбросили, чтобы поддержать боевой дух. Когда я уверена, что Лукас снова закрыл глаза, кладу печенье в карман.
Я оглядываю комнату и мне кажется, что стены немного сдвинулись, и комната стала еще меньше. Но, когда я вижу маленькую ванную комнату, пристроенную к смотровой, я вздрагиваю.
— Я должна писать, когда ты находишься всего в пяти футах от меня? Ты издеваешься надо мной?
— Ты можешь потерпеть.
Из моего горла вырывается писклявый и жалкий
— Ты потихоньку сходишь с ума? Потому что, если это так, ты должна дать мне знать, чтобы я смог тебя изолировать.
Я бросаю на него взгляд.
— Хотела бы я посмотреть, как у тебя это получится.
Движение в коридоре отвлекает меня, и я прыгаю к двери.
— Эй! Ехуу!
Представитель ЦКЗ просто пододвинул стул к двери, чтобы присесть. Я впадаю в отчаяние: в такое отчаяние, что кричу через дверь, что у меня начинают проявляться симптомы туберкулеза. Надеюсь, это не правда.
— Знаете, что? — я кашляю, кашляю, как Карен из «Дрянных девчонок». — Кажется, у меня начинается озноб и лихорадка, и я чувствую боль в груди. Думаю, вам лучше отвезти меня в Хьюстон.
Наконец он поворачивается ко мне.
— О, слава богу!
Я чувствую вкус свободы. Он меня выпустит. Он должен меня послушать, в конце концов, я же врач. Когда результаты анализов окажутся отрицательными, мы посмеёмся над этим, и я пойду домой с набитым карманом шоколадного печенья. А Лукас останется и будет есть холодную овсянку.
— Она лжет. Она просто хочет уйти, — предупреждает Лукас, скучая.
Где-то в комнате он нашел стресс-мяч и подбрасывает его над головой. Снова, и снова, и снова.
— Вру? — кричу я, хорошо осознавая, что превысила громкость внутреннего голоса. — Я не вру!
Парень качает головой, похоже, его уже тошнит от моего дерьма. Он увеличивает громкость на своем iPhone, и мельком я замечаю аудиокнигу, которую он слушает: «Гарри Поттер и Узник Азкабана». Какая ирония! Я не могу не чувствовать родства с Сириусом Блэком, исключение лишь в том, что вместо того, чтобы быть запертой с тысячами сосущих душу дементоров, у меня есть только один, и он в настоящее время смотрит на меня.
— Можешь расслабиться, — говорит он. — Мы не выберемся отсюда, пока наши анализы не будут отрицательными.
Он все еще кидает этот проклятый стресс-мяч, а я чувствую, как достигаю своего предела. Не раздумывая, я несусь через комнату и вырываю мяч у него из рук. Под влиянием сверхчеловеческой силы, я разламываю его. Крошечные кусочки пенопласта начинают кружиться вокруг нас, и в течении нескольких секунд, мы оказываемся внутри дерьмового снежного шара.
— Ну, ты официально сошла с ума, — говорит Лукас.
— Сколько еще времени нам тут торчать?
Он проверяет свои часы.
— Двадцать два часа и тридцать пять минут.
Я этого не переживу.
— Лукас.
— Да?
— Я думаю, тебе пора меня изолировать.
Второй час.
Чтобы отвлечь меня от покидающего чувства здравомыслия, Лукас соглашается провести быструю инвентаризацию комнаты. У нас есть некоторые вещи, которые могли бы развлечь нас в течение следующих двадцати двух часов:
Пять детских журналов-раскрасок, три из которых раскрашены;