Сделай что сможешь. Развивая успех
Шрифт:
— Да брал с собой пачку махорки и два мешка. Отыскивал полянку, где ушастые любят резвиться, и там на каком-нибудь пеньке рассыпал махорку. А зайцы ведь жутко любопытные, стоит отойти и за деревом в сторонке минут пятнадцать-двадцать постоять — они уже тут как тут. Подбираются к пеньку и принюхиваются, мол, чего это там такого интересного охотник насыпал. Ну и, разумеется, от табака, попавшего в нос, зайцы начинают безостановочно чихать, в этот момент их можно спокойно брать за уши и засовывать в мешок.
В начале моего рассказа Никола смотрел на меня с недоумением, потом
— Вот чего ты ржёшь? Как ещё мы могли от них избавиться? — попытался я привести его в чувство.
На что он, всхлипывая и отмахиваясь от меня рукой, ответил:
— Алекс, нам надо бежать, и чем быстрее, тем лучше. Девушки сейчас найдут папеньку, и он обязательно захочет посмотреть на шутника, придумавшего столь оригинальную байку. Ты хочешь, чтобы тебе внушение сделали? Нет? Вот и я о том же.
И да, мы сбежали с этого «поля боя».
А на выходе мы столкнулись с баронессой Кошелевой, которая почему-то припозднилась. Хотя это, наверно, для меня поздно, я-то ночью обычно сплю, а для неё всё ещё впереди, до утра вагон времени. Мы чинно поздоровались, а дальше слово за слово, и опять пошла пикировка. Причём меня неприятно поразило, что киса обо мне слишком уж много знает — и о делах производственных она осведомлена, и о моей жизни в целом. Ей даже известно о займах, что я взял под залог дома и усадьбы.
Общается с евреями-кредиторами? Ну, положим, свой питерский дом я давно заложил, но по усадьбе-то мы с Розенбергом Антоном Ивановичем совсем недавно договорились. Мне дано двести десять тысяч, опять, как и под четырёхэтажку, на семь лет под четыре процента годовых. Неужели Антон Иванович «слил» информацию о сделке на сторону? Хм, что-то тут не вяжется. Скорее всего, утечка идёт от нотариусов, оформлявших сделку. И это мне обязательно нужно запомнить; может, когда-нибудь пригодится.
А всё-таки ядовитый язычок у баронессы! Она уже и до моего проживания у графа Ростовцева добралась: по её мнению, в своём доме я не желаю жить потому, что поселил там уйму девиц неопределённого социального положения. И у питерского общества, опять же по её словам, возникает вопрос: уж не для развлечения ли я их всех содержу?
О-о, ещё и намёки на мою скаредность начинаются. Не-ет, чтобы заткнуть этот «фонтан», нужно не оправдываться, а сбивать её с мысли неординарными ответами.
— Напрасно вы так. Деньги меня не волнуют… Совершенно… Они меня успокаивают.
— Вот как! Раз успокаивают, то, полагаю, у вас их очень много, но вы их старательно прячете. Не подскажете, в чём сейчас лучше хранить свои сбережения?
— К моему большому сожалению, не подскажу.
— А в чём храните сбережения вы?
— По большей части в мечтах, — с грустью признался я.
— А не страшно хранить такие богатства одному? Да ещё и в мечтах?
О-о, что это? Киса перешла на откровенный сарказм? И почему она решила, что я один? Ведь знает и о моих будущих родственниках,
— Я не один. У меня есть я, а нам двоим любые трудности не страшны.
Хм… хотя если считать ещё и Александра Патрушева, то нас, вообще-то, уже трое. Мои слова, кажется, вызвали у баронессы разрыв шаблонов. Пару секунд она не знала, что сказать, и лишь разглядывала меня, но потом собралась с мыслями и обратилась почему-то к Николе:
— Вы правы, князь, он весьма необычен. — А затем, покопавшись в своей маленькой сумочке и найдя там свою визитку, она вновь посмотрела на меня и протянула её мне. — Приглашаю вас посетить мой салон, хотелось бы услышать ваши новые песни.
Развернулась и, не прощаясь, удалилась. Да-а, всё непросто у нас складывается, но визитка — это вроде как уже моя маленькая победа. Какое-то время я пребывал в приподнятом настроении, считая, что своим очарованием смог наконец-то растопить краешек холодного сердца кисы, но Никола быстро опустил меня с небес на землю. Оказывается, по столичным салонам обо мне уже давно расходится слава как о поэте-песеннике. Ох, блин, я и паршивой известности-то не жаждал, а тут уже слава нарисовалась. И в салоне Кошелевой дамы всё чаще спрашивают: где же этот юноша, поющий красивые новые песни? Почему он поёт их где-то там, а не у баронессы? У неё же собираются самые передовые представители столичного искусства.
Да, чёрт возьми, похоже, кису к стенке прижал не я, а местный бомонд, вот она на визитку и расщедрилась. Так что моё очарование в пролёте. М-да… обидно. Ой, да пусть так, но ведь, если бы не мои песни, визитки всё равно не было бы. Поэтому будем считать (для успокоения своего мужского самолюбия), что в этой длительной позиционной войне баронесса потерпела своё первое поражение.
Всё время, пока одевались, искали извозчика и тащились на нём домой, Никола старательно внушал мне мысль, что баронесса Кошелева не тот цветочек, который стоит опылять. Ха, боится парень, что я конкретно западу на кису. В его представлении она слишком коварная женщина: поиграет со мной, как кошка с мышкой, и бросит с разбитым сердцем. И он точно знает, что такие случаи уже бывали. Хм… уж не сам ли князь потоптался по кошелевским граблям?
Потом Никола принялся убеждать меня в пользе разнообразия: мол, зачем ухаживать за одной дамой, когда их полным-полно. Сегодня одна, завтра другая, и незачем на ком-то одном зацикливаться. Он, видите ли, всегда так поступает, и частенько за день не одну и не двух, а гораздо больше дам пользует. Мне под его бурчание даже фраза из одной песенки вспомнилась: «Менял я женщин, вы представьте, как перчатки».
— Ты только пойми, что тебя ждёт! Я вот на ночь после своего двадцатилетия хотел пригласить к себе двадцать дам, таким образом я собирался отпраздновать совершеннолетие11. И если бы не ты и не папа, который предложил свести близкое знакомство с конногвардейцами, то так бы оно и было.