Сделай что сможешь. Развивая успех
Шрифт:
Кажется, мой новый приятель, великий князь Николай Константинович, или — как он просил называть себя в дружеской обстановке — Никола, желает меня этаким образом к офицерскому сообществу приобщить. Всё ещё надеется направить мою жизнь по воинской стезе, очень уж красочно иногда перспективы гвардейской службы описывает. Ну… разубеждать его я, естественно, пока не собираюсь (в основном отшучиваюсь), но и военным становиться совершенно не желаю, у меня других забот полон рот.
Я за два с половиной года попадалова успел заводчиком и промышленником стать, а это вам не хухры-мухры. На меня куча народа работает, и я несу за них ответственность. А ещё на моём попечении есть дети. Много детей!
— Алекс, а давай ты ко мне ординарцем пойдёшь?
Ой, мама мия! Снова великий князь свою шарманку заводит. Когда же он успокоится-то? И ведь что забавно: его предложение, сделанное по пьяной лавочке, звучит вполне серьёзно и даже заманчиво… для многих здесь присутствующих. Место рядом с великими во все времена славилось достатком и почётом, вон как почти все оставшиеся более-менее трезвыми офицеры внимательно смотрят в нашу сторону и ждут моей реакции на вопрос. И это невзирая на то, что выпито за последние часы всеми нами о-го-го сколько.
По-видимому, я до сих пор вызываю у гвардейцев жуткий интерес, несмотря на все мои рассказы о своей жизни и старательно изображаемый образ рубахи-парня, сыплющего анекдотами и охотничьими байками направо и налево. То есть господа всё никак не могут разобраться, как же ко мне относиться и какие, чёрт возьми, взаимоотношения связывают меня с сыном второго человека в империи.
Выскочил, понимаешь ли, пацан из Сибири, как чёрт из табакерки, и о нём уже во многих столичных салонах разговоры идут. Казалось бы, ни рода у него особо знаменитого нет, ни связей, ни денег, а вот поди же ты, этот мальчишка уже у многих на слуху. Впрочем, и сам Никола мало кому из офицеров хорошо знаком, и они хотели бы узнать о нём побольше. Великий князь был зачислен в лейб-гвардии конный полк (с офицерами которого сейчас гуляем) ещё при рождении, но реально в нём не служил. Полтора года назад он поступил в Академию Генерального штаба, где и учится до сих пор, и лишь после её окончания выберет себе место службы. Конечно, некоторые офицеры встречались с ним и на балах, и в петербургских салонах, но полноценного общения такие встречи им не дали. С великим князем так запросто не поговоришь.
Стараясь вести себя как изрядно набравшийся юнец (кем, по представлению собравшихся, в данный момент и являюсь), я пьяненько переспросил:
— Ординарцем? К тебе?
На что получил такой же нетрезвый, но зато лаконичный ответ, подтверждённый кивком:
— Да.
Изобразив недолгие раздумья, я отрицательно мотнул головой и постарался свести всё, как обычно, к шутке:
— Не-е. Я столько не выпью.
Моё высказывание вызвало бешеную бурю веселья среди собравшихся. Чёрт, мне, похоже, никогда не удастся понять, как гвардейцы умудряются ржать громче своих коней.
— Алекс, ты наглец. Да за такие слова можно и на каторгу пойти.
— Из ваших рук я всё приму. Ссылку. Каторгу. Тюрьму. Но желательно в июне… и, конечно же, в Крыму1.
Услышав очередные мои перлы, гвардейцы опять заржали, а великий князь махнул рукой:
— Точно наглец.
— Да, я такой. Великий и ужасный.
Ой Никола, тебе бы лучше не знать, каким я иногда бываю. В зависимости от обстоятельств я ведь могу быть и Дедом Морозом, дарующим подарки, и дедом Отморозом, их отнимающим.
Князь между тем несколько секунд меня рассматривал и, не придумав ничего, чем бы ещё подцепить, с показной горечью в голосе воскликнул:
— Господа, вот как на него сердиться?
Ответом ему был лишь смех.
Мы пьём уже
Конечно, великий князь замолвил за меня словечко, всё-таки его день рождения празднуем. Представил как своего друга, да к тому же мастера оружейного дела, который успел создать — ой, не слышать бы мне этих слов! — «прекрасный револьвер своей собственной конструкции». Причём револьвер «чуть ли не лучший в истории человечества». Ну… естественно, по мнению самого Николы.
Мало того, я ещё и промышленно производить своё детище стал, опять же на своём, «созданном тяжким трудом заводе». Это князь пока не знает, что я всего пятьдесят подарочных наборов в Красноярске сделал, и когда мне доведётся в Питере оружие изготавливать, до сих пор неизвестно. Кстати, револьвер, что я ему подарил, все в полку уже видели (Никола успел похвастаться), и господа офицеры оценили его достоинства, чему я искренне удивлён. Ведь из достоинств там, если честно, лишь прекрасная сталь, хорошая её обработка и качественная отделка деталей, а вот конструкция самая простая. Не пришло время оригинальничать, нужно сначала запатентовать многое из того, что я собираюсь в дальнейшем выпускать. Хм… хотя… на фоне современного оружия мой револьвер действительно неплохо смотрится.
Все мы пьяны, хоть и пили последние пять часов почти одно шампанское; наверно, тут сказалось его количество и то, что в начале вечера самые старые представители полкового офицерского сообщества напоили нас всех жжёнкой. Это такая традиция у них в полку, как я понял. А жжёнка — это у-у-у… особенно на слабую закусь. Но… что делать, традиции рулят во все времена. Вот и тут никто нашего «хочу — не хочу» не спрашивал; как мне доходчиво объяснил один пожилой ротмистр, или ты пьёшь, или проваливаешь из клуба на все четыре стороны. Третьего не дано. Что интересно, торжественное представление под названием «Приготовление жжёнки» было, на мой взгляд, выше всяческих похвал. Скажем так, оно прошло в лучших традициях корпоративных гулянок богатых акционерных обществ двадцать первого века.
В самом начале, уже после представления меня гвардейцам полка, всех собравшихся офицеров пригласили в общий клубный зал, и четверо солдат внесли туда огромный чан, наполовину заполненный смесью из вин разных сортов, причём смесью горячей — её во дворе на костре заранее разогрели. Седой офицер не слишком высокого звания трижды обошёл чан с воздетыми над головой саблями, периодически чиркая одной о другую. Затем, остановившись, он величественно положил их на чан с вином крест-накрест. Другой, подошедший вслед за ним, принёс сахарную голову2 кило на пять, не меньше, и установил её в центре чана, на перекрестье сабель.
Голову щедро облили крепким ромом и подожгли. А после так и поливали ромом под одобрительные крики собравшихся, пока весь сахар не расплавился и не стёк в чан, и уже в чане последние всполохи огня стали тушить шампанским. Блин, короче, напоили нас жуткой смесью разнообразного спиртного с растаявшим жжёным сахаром. Но… надо признать, смесью вкусной. Ох, подозреваю, вливание этой «микстуры» тяжело моей печени обойдётся, как бы она, родная, поутру не начала возмущаться на столь варварское к себе отношение. Ай ладно, что выпито, то уже выпито. Здравствуй, утренняя головная боль.