Сделай что сможешь. Развивая успех
Шрифт:
Ха, а Машка, получается, теперь, как и я, обеспеченный столичный домовладелец. Причём завидная невеста, с богатым приданым, и, что греет мою грудную жабу, мне для этого ничего предпринимать не пришлось. Хм… но встаёт вопрос: сообщать ли её матери о частичном возврате имущества? Оно ж вроде семейное. Ай, ладно, потом разберёмся, в следующем году в Красноярск приедем и со старшим братиком всё обсудим.
Кстати, Валентина Григорьевна предлагала племяннице усыновление и совместное проживание, но Машуля, к радости Ростовцева и Софы, отказалась. Да уж, я вот только не пойму, чего они боялись, лучше, чем наша семейка… точнее,
Ну, с этими господами я ещё пообщаюсь, и с продажным поверенным отца, разумеется, тоже. Ох, как мне хочется пощупать этих богатеньких буратин за жирные бочки!
При расставании Валентина Григорьевна пригласила наше «семейство» отобедать завтра у них, и мы приглашение приняли. Надо налаживать контакты; судя по поведению Софы, да и по моим собственным впечатлениям, тётя у Машки — человек неплохой.
И да, в воскресенье у Валентины Григорьевны мы посидели прекрасно, познакомились с её третьим ребёнком — Валентиной, очаровательной девочкой семи лет, очень тихой и постоянно стесняющейся. Пообедали общей компанией, в шикарной гостиной за огромным столом, за которым поместились и взрослые, и дети. Затем я и Машуля развлекали народ пением, а после сестрёнка, спросив у хозяев разрешения, потащила меня на осмотр особняка. Это же дом, где прошло детство Мишки и Машки, вот она и старалась показать мне, как и где «мы» жили — я ж как бы у Софы на фазенде во время болезни всё забыл.
Прошлись по всем помещениям, и стало понятно, что малая многое помнит об отчем доме, а я был неправ, считая иначе. Мне показали и наши детские комнаты, и места, где мы иногда прятались от няньки и родителей. Ух, здоровый домик! Тысяч на двести потянет, не меньше, но сдать его в аренду будет трудно. В отличие от Патрушевской четырёхэтажки это не многоквартирный доходный дом, это особняк, то есть как бы маленький дворец. Он сдаётся целиком, а не поквартирно.
Однако сдавать его придётся — никто из нашей тесной компании сюда перебираться не желает, даже Машка. У Ростовцева в квартире уютнее. Да, там не устроить больших сборищ, ну так нам оно и не надо, для этого хватает квартир друзей, родственников и знакомых.
Ломая голову над проблемой сдачи особняка, я в конце концов додумался до того, что его можно сдать самой Валентине Григорьевне. На этом этапе размышлений моя совесть сказала моей наглости:" Всё, хорош, подруга, тормози", и ход моих мыслей сменил направление. А куда Машкина тётя собирается переезжать? Не лучше ли будет нам то жильё оприходовать? Хм… идея интересная, но нужно всё тщательно разузнать и не торопясь обмозговать, до лета время ещё есть.
И снова навалилась работа, занимая все мысли, и опять встал вопрос: где взять деньги на развитие путиловских заводов? Да, тяжёлая промышленность во все времена являлась для тех, кто начинал ею заниматься, делом весьма затратным. Это потом она вернёт всё сторицей, а сперва будь добр насытить её деньгами по полной.
Никола свою долю
Очередное предложение озвучил я:
— Господа, предлагаю часть зарплаты рабочих начать выдавать расписками, которые они станут использовать в столовых и продуктовых магазинах. Это уменьшит оборот реальных денег внутри завода.
Фёдор Егорович рассмеялся, и его поддержал Николай Иванович:
— Александр, это порочная практика. Вы по молодости не знаете, но по этому пути пытались идти многие заводчики, и всегда их ждали неудачи. Не желают рабочие получать расписки, им деньги подавай. Некоторые заводчики навязывали расписки в обязательном порядке, но это приводило к оттоку квалифицированных рабочих. Впрочем, говорить сейчас о расписках смысла нет: правительство запретило хождение заводских валют, по его мнению, они подрывают денежную политику государства.
— Так то валют, а если это будут, скажем, талоны на питание? Какая же они валюта? Нет, они всего лишь расписки для столовой и продуктового магазина.
Путилов махнул рукой:
— Правительство этим обмануть можно, но не рабочих. Они прекрасно понимают, что за бумажки, выданные заводской конторой, они смогут купить товар только на заводе, и то дорого.
— Николай Иванович, как раз в этом и заключается ошибка всех заводчиков.
— Простите, какая ошибка?
— Продавать в своих лавках дорого.
— То есть?
Блин, народ не понимает простых вещей.
— То и есть. Если рабочий будет знать, что в столовой за талоны он купит еду на два или даже на пять процентов дешевле, то сразу сообразит: лучше брать в конторе талоны.
Да, в истории Российской империи, наверно, нет ни одного частного завода, где не применялись бы расписки, но жадность хозяев постоянно губила хорошее начинание. Цены в заводских лавках непременно начинали расти. Это ж так удобно: закупаешь еду за одну цену, а продаёшь с каждым разом всё дороже и дороже. Прибыль, конечно, прёт, однако это ошибочная практика.
Николай Иванович и Фёдор Егорович переглянулись и задумались. Вот неужели никто из них раньше не размышлял на эту тему? Что это, зашоренность мышления или стереотипное поведение заводчиков? Ведь умные же люди, могли бы догадаться.
Первым отмер Путилов:
— Александр, я видел цены в столовой вашего городка, они довольно низкие. Как я знаю, уже многие и с основного производства (Путилов так рельсопрокатные цеха называет) к вам на обед ходят. Это что же, вы заманивали народ и теперь собираетесь поднять цены?
— Нет, поднимать цены незачем. Наши девушки во главе с Софьей Марковной изучили рынок, нашли оптимальных поставщиков продуктов, заключили с ними долгосрочные контракты, просчитали стоимость блюд и продуктовых товаров, и отныне цены — что в столовой, что в продуктовой лавке — вряд ли будут расти.
— Фух… тогда прошу простить меня покорно. Я подумал, что вы так нажиться за счёт рабочих возжелали.
Я усмехнулся и кивнул, принимая извинения, а Николай Иванович продолжил:
— Выходит, талоны вы станете ценить дороже денег?