Сделай сам 1
Шрифт:
— Я, ваше величество, спроектировал четыре пятых вот этого всего, — окинул я руками салон лимузина. — Конечно, я имею своё мнение.
— Ребёнок? Спроектировал? — вновь подала свой безжизненный голос императрица, на сей раз хотя бы лицом показав, что интерес внутри неё всё же пробудился.
— Александр Евгеньевич вообще уникум, — пришёл мне на выручку её супруг, при этом опять явно подтрунивая надо мной, называя по имени-отчеству. — Это именно о нём я тебе рассказывал с год назад, когда описывал пассаж[1], случившийся при нашей первой поездке на самобеглой коляске с Димой. — Он тогда обозвал изделие самого именитого немецкого автомобилестроителя жутким анахронизмом и пообещал мне показать, каким обязан быть автомобиль на самом деле. И, как я вижу, слово он своё сдержал, — погладив руками по полированным панелям из ценных пород дерева
Считался в будущем! Звучит-то как неправильно! Ладно бы в прошлом! Но вот в будущем! И, тем не менее — считался.
— Я ещё и крестиком вышивать умею! — Нет, это я вслух не сказал. Лишь подумал. Сдержался. Да и не понял бы никто. Трудно жить в таком, не понимающем тебя, обществе!
Вместо слов я стал показывать товар лицом и всеми прочими интересными частями его тела.
Молча приподнявшись с сиденья, я дотянулся до подвешенного над головой плафона и щёлкнул переключателем, заставив зажечься упрятанную внутрь лампочку накаливания. И нет, это, увы, была не внутренняя проводка. Работала она от батареек встроенных в неё же. В общем, вышел тот же ручной фонарик, только внешний вид другой. Правда, лампочка — французская, а батарейка — американская, отчего мой отец рвал и метал. Есть у него определенный бзик на почве безудержного патриотизма — всё делать на своём заводе лишь из отечественных материалов, не смотря на цену. Мы с ним даже не единожды разругивались вдрызг по этому поводу. Но дело всё же делали. Да.
С проводкой же у нас пока всё сложно. Даже фары и те на батарейках. Маломощные. Слишком уж всё надо было делать быстро, чтобы к выставке успеть. Вот и облегчали себе работу, как могли. Потому в машине и топливо идёт самотёком, как в дешёвейших машинах Форда, и система охлаждения термосифонная — то есть без насоса. Опять же, как у древних фордов было. Короче, упрощали конструкцию и облегчали себе труд, как только было можно. Иначе провалились бы со сроками. Но всё равно, для 1896 года — сделали конфетку натуральную.
Следом за «дарением людям света» принялся крутить рукояткой, опуская стекло двери вниз, дабы внутрь начал проникать свежий воздух. А то так-то лето на дворе. Ездить в закрытом и нагревающемся на солнце автомобиле не самое приятное из удовольствий. Особенно ежели за прежние годы привык к полностью открытым экипажам и обдувающим лицо ветеркам.
Ну, радио, понятно, не было. Как и сдвигаемого люка на крыше. Зато ткнул пальцем в сторону двух оббитых блестючими латунными решетками воздуховодов и пояснил, что это зимняя система обогрева пассажиров. Доставляет тепло от двигателя к ногам владельцев автомобиля. Всё же это у нас лимузин. И такие машины априори водят не сами хозяева. Хозяева лишь наслаждаются ненапряжной поездкой из точки А в точку Б. И никак иначе! А потому комфорт — на первом месте!
При этом я опять же не молчал. Ведь был задан вопрос по флоту. И потому параллельно с работой руками, работал ещё и языком. И нет! К вылизыванию царственных ботинок это не имело никакого отношения! Даже в переносном смысле!
— Наш уважаемый Михаил Ильич, — обозначил я поклон в сторону шумно сопевшего на переднем сиденье Кази, — в нашу первую с ним встречу обронил такую фразу, что при нём был построен наш самый лучший броненосный крейсер — «Рюрик». Вот с тех пор мы с ним и не можем сойтись во мнениях по кораблям. Я ему твержу, рисую и доказываю на пальцах, что наступает эра кораблей с множественными орудиями главного калибра, размещенных, как минимум, в четырех башнях, а он мне в ответ твердит что-то про заветы отцов превозмогать противника своим бесстрашием и страшные таранные удары. В общем, про галерный флот Петра.
— Не было такого, малёк! Наговариваешь! — аж практически полностью развернулся на своём месте, явно пожелавший добраться до меня своими ручищами этот громкий человек.
— Ну как не было! Как не было! — крутя ручку дверных окошек, продолжал я «подниматься за чужой счёт». — Я вам про линейно возвышенны башни и залповую стрельбу с центральной системой наводки, а вы мне про засыпание противника тоннами снарядов среднего калибра вразнобой — вроде как их можно выстрелить побольше, глядишь, какой и попадет куда-то по закону больших чисел. Я вам про важность полного бронепояса, чтобы не хлебать разбитыми носом и кормой тысячи тонн воды и не терять спасительную
— Нет у нас вёрст! Кабельтовы у нас! И мили! — явно желал бы уже начинать пожимать мне шею, Кази, но под любопытствующими взглядами двух императорских особ был вынужден всячески сдерживаться. В том числе от применения ненормативной лексики и своего громоподобного голоса в полную его силу.
— Мили. Вёрсты. Кабельтовы. Да какая разница! — закончив с демонстрацией присутствующих в автомобиле пока ещё минимальных возможностей для обеспечения комфорта поездки, благоразумно уместился я на втором откидном кресле, что располагалось за водительским сиденьем. — Главное хвост! — опять же с трудом сдержался я. Всё же это было из другой оперы. — Главное не измерять всё в попугаях! — Хотя, нет. Это тоже было не то, отчего опять пришлось промолчать. Ох уж эти мне крылатые фразочки и выражения! Вот не дают спокойно жить! Постоянно всплывают в голове! А потом родные дома на меня косятся, как на блаженного. Ибо не ведают советского кинематографа и мультипликации! Прям жалко их всех. — Главное корабли надо строить для боя, а не для максимально комфортного несения мирной службы! Вот вы мне столько всего рассказывали про свой драгоценный «Рюрик» с его многочисленной артиллерией и минными аппаратами, а мой кораблик разобрал бы его на запчасти за считанные минуты боя, оставаясь вне зоны поражения. Просто за счёт новейших прицелов и практики ведения залпового огня множеством орудий крупного калибра разобрал бы.
— И так у меня с ним всегда, ваше величество, — прекратив надуваться дурной краской, выдохнул и как-то даже обмяк Михаил Ильич, посмотрев при этом на императора.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — проявил невиданную по местным меркам дерзость мой отец, ворвавшись в беседу двух таких персон со своим скромным мнением. — Просто мой сын с детства видит всё иначе. Я, без ложной скромности скажу, до недавнего времени являлся в России ведущим специалистом по новейшим двигателям на газовом и жидком топливе. Но в то же время сейчас я на его фоне, как начинающий ученик художественной школы по сравнению с признанным всем миром мэтром. Как мэтр сразу видит всю глубину той или иной картины, тени, слои, игру красок, эмоции и много чего еще, что не доступно ученику, точно также Александр видит мир металла и огня. — О как завернул вставший на мою защиту папаня! У меня аж мурашки по спине побежали! Внушает! — Ему словно свыше было дано видеть в любом куске стали уже готовое изделие. Причём, замечу, не безумное и бесполезное, а очень интересное и ценное с технической точки зрения. К примеру, весь этот великолепный автомобиль на самом деле полностью его проект. Я лишь помогал в меру сил и возможностей с потребными расчётами. Сам бы до такого, я ещё долго не дошёл, оставшись на уровне того же господина Бенца. Потому прошу. Не держите на него зла, за такую манеру общения. Что-то Бог даёт, но что-то и забирает. Увы, благословив моего сына недюжинным умом технического склада, он у него отнял чувство меры и стыда!
— Да я и после нашей первой встречи понял, что его язык острее иной шпаги, — по-доброму хохотнул со своего места император и даже хитро подмигнул мне, мол, не робей, прорвемся. Видать, действительно понравилась моя машина! Это радует!
[1] Пассаж (устар.) — в значении неожиданного происшествия или странного случая.
Глава 9
Достижения, однако!
Вернувшись из своих воспоминаний обратно в суровую действительность этого майского дня 1898 года, я сладко потянулся и, накинув свой рабочий халат, вышел в цех.
Это было нарушением правил техники безопасности, конечно. Ни тебе защитных ботинок со стальными носками, ни тебе каски с защитными очками. Даже беруши — и те никуда себе не вкрутил. Но так и время на дворе сейчас было такое — пофигистическое в этом плане. Кто в чём на работу приходил, тот в том и работал. И даже бухать прямо на рабочем месте кое-где не запрещали вовсе. Так и ходили работяги — со шкаликом, заботливо подвязанным верёвкой за шею, чтоб, значит, далеко за пойлом не надо было тянуться, как душа запросит. К чему всё это приводило, наверное, всем понятно.