Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

Данилюк Семён псевдонимом

– С утра, - лучезарно сообщил Антон.
– Проснулся и - сразу вопрос: почему здесь? Почему не в поле? А тут и Иван подошел: давай, говорит, пора, говорит. Минута промедления преступна, говорит.

– То есть обоих сразу осенило?

– Совсем совесть проклятая заела, - доверительно пожаловался Листопад.
– Я уж ей и так, и эдак: мол, диссер надо дописывать. А она: на пашне готовься. - Вообще-то аспирантов мы в колхозы, если только руководителями посылаем, - напомнил Файн. - Сам хочу. Своими руками, - Листопад протянул к проректору большие ладони, но тут же и убрал, - руки предательски потряхивались.
– Деды под танки бросались, отцы -

целину поднимали. Что ж мы-то, вовсе потерянное поколение?

Растроганный Давид Менделевич шмыгнул носом.

– Да, дела. Не слышал бы, не поверил. Привыкли, понимаешь: цинизм, цинизм. А на поверку-то - наша, большевистская закваска. Силен все-таки в советском человеке дух коллективизма, - он склонился над селектором.
– Проверьте срочно, по Листопаду и Негрустуеву никаких сигналов не поступало? Может, из общежития что?...Ничего пока?..Да нет, так просто. Но если что, то - немедленно. Файн отключил селектор: - Не скрою, мне, старому партизану, приятен ваш порыв, - в уголке его глаза и впрямь блеснула слезинка.
– Благодарю, так сказать, за службу. Но, увы, как раз вчера последнюю партию отправили.

– Сами доберемся, - заверил Антон.

– Так денег...

– За свой счет, - отрезал Листопад.
– Не будет покоя, пока первый десяток мешков картошки вот этими руками не перекидаю в закрома Родины.

И тем Файна перепугал окончательно.

– О! Раз в закрома, - он заново потянулся к селектору.
– Еще раз тщательно посмотрите, может, из милиции что? Что?!..Да нет, это как будто не их профиль. Тут что-нибудь с особой подлянкой должно быть. И пригласите ко мне...Да, да. Пусть заходит.

Файн задумчиво отпустил кнопку:

– Черт его знает, что за день! Сегодня еще один десятитысячник объявился. На днях из МГУ перевелся. Вроде "блатной" и - нате вам - тоже по собственному желанию рвется. Может, радиация солнечная усилилась?.. Заходи, заходи. Знакомься с попутчиками.

Несдержанный Антон хихикнул: в дверях стоял Вадичка Непомнящий.

– А почему налегке?
– заметил проректор. В самом деле из теплых вещей при Вадичке оказалась лишь бутылка водки, оттопыривавшая карман пиджака.

– Да ничего, я изнутри горячий, - успокоил его Непомнящий. Не говорить же, что телогреек в доме секретаря обкома отродясь не водилось, а времени приискать не оставалось.

– Что ж. Раз уж сами вызвались, - проректор оглядел всю троицу.
– Теперь вы не просто каждый по себе, а практически комсомольская ячейка. Как сказали бы у нас в партизанском отряде, передвижная диверсионная группа, - проректор еще раз пригляделся и опасливо сплюнул через левое плечо.
– Тьфу-тьфу, конечно! Ну, и на вашу удачу, заявка утром поступила во-от отсюда, - он подошел к карте и толстым пальцем ткнул в угол ее, помеченный сплошным лесным массивом.
– Из колхоза...
– на всякий случай еще раз сверился с текстом.
– Аж имени Товарища Лопе де Вега.

Мотнул головой, не отойдя еще, видно, от утреннего изумления:

– Да, шагнула культура в глубинку. Правда, они просили двадцать человек. Ну да с вашим-то энтузиазмом...Старший, само собой, - аспирант.

– Доверье оправдаем, - заверил Листопад и, не давая проректору передумать, первым выдавился из кабинета.

В полном молчании все трое вышли в коридор.

– Ничего, мужики, - покровительственно объявил Вадичка.
– Всё не так уж сумрачно вблизи. Я тут через свои каналы прокачал. Кипеш пошел, но уголовное дело еще не открыли.

Так что месячишко в колхозе отсидимся. А там батяня вернется, и развернет куда следует. Главное, меня держитесь. С Вадичкой не пропадете. Вадичка везде лисом просклизнет. Вы только меня не бейте, - он опасливо отодвинулся: уж больно сладким сделался взгляд Листопада. - Ни в коем случае. Зачем же тебя бить? Ты нам целехонький нужен, - Иван заурчал.
– Ты у меня теперь, падла, дневать и ночевать на пашне будешь. Три нормы в день! За всю ячейку. - Подумаешь, пашня. Гори она огнем. Не о том думаете, парни, - Вадичка интимно сбавил голос.
– В глуши-то насчет выпивки стремно. Так я дрожжец прихватил. И сахарку. Такого первача затворим - месяц как один день пролетит! В сплошной нирване. - Все-таки ты редкая паскуда, - в голосе Листопада послышалось что-то похожее на уважение.

* Ясным сентябрьским вечером седьмого числа в селе Удвурино стояла непривычная тишь.

Журчала себе речушка Угрюминка, обычно не слышная из-за стрекота надломанных тракторных моторов. Угрюминка рассекала село надвое. По ней же проходил излом местности. Справа, сколько хватало глаз, тянулась уставленная избами ровнехонькая, заосоченная долина, полускрытая парящим вечерним туманом. Слева возвышался могучий, обрывающийся в реку холм. И от того само село казалось как бы скособоченным, будто одну из двух щек разнесло флюсом. – Ох, не к добру эта тишина, - на самом верху холма, на крыльце правления колхоза имени Товарища Лопе де Вега, стояли двое.

– Не к добру, - повторил тридцатилетний мужчина с изможденным отёчным лицом. Из нагрудного кармашка полосатого костюма торчал толстый штырь самописки. Он озлобленно зыркнул через плечо на своего спутника: пожилого, бойкого мужичка с побрякивающими надраенными медальками на застиранном пиджаке, который с благоговением вслушивался в проистекавшие отовсюду покой и умиротворение. Вот это-то благоговение особенно выводило из себя председателя колхоза товарища Фомичева.

– Чего отмалчиваешься, дядя Митяй? Может, научишь, чего мне в райком докладывать? - А чего тут хитрого? Так и объясни: мол, День Никиты.

– Они мне, пожалуй, объяснят, - председатель с тоской обернулся на грозный транспарант над дверью правления - "Коммунизм неизбежен". - Эти точно объяснят. По всей стране уборочная, а у нас, видишь ли, День Никиты.

– Святой праздник!
– лучезарно закивал дядя Митяй.
– Еще деды наши...

– Да брось завирать!
– огрызнулся председатель.
– Деды как раз сначала урожай собирали. Вёдро-то какое стоит!

– Ну, два дня ничего.

– Как то есть два дня? Какие еще такие два дня? Об одном сегодняшнем был уговор. Об одном!

– А опохмелиться людям?! О людях-то забыл, - ласково укорил его дядя Митяй.
– Русский мужик, он без опохмелки душу в кучу собрать не может. Зато потом, эх! Раззудись, рука, размахнись, плечо. Всем миром навалимся.

– Уж вы, пожалуй, навалитесь. Одна надежда - студентов в районе запросил. Дадут человек двадцать - может, и вытянем картошку.

Тут он прервался, потому что из низины на противоположном берегу донеслось энергичное попердывание. Вслед за тем из-за крайнего дома вылетел колесный трактор "Беларусь" и со скоростью гоночного "Феррари" устремился к раздолбанному деревянному мостику. Сзади громыхал металлоломом подскакивающий на ухабах прицеп.