Сделка с профессором
Шрифт:
Взгляд монарха потеплел, и он позволил Эдману подняться.
– Дайна Сонар, – обратился он к Бетти, – я наслышан о вас и вашем вкладе в поимку опасного государственного преступника. Но я до сегодняшнего дня был лишен удовольствия видеть вас. Поднимите вуаль.
Беатрис послушно убрала дрожащими пальцами с лица покров. Их взгляды на мгновение встретились, и она уловила за непроницаемым спокойствием императора вспышку изумления, впрочем, мгновенно сменившегося напускным безразличием.
– Вы проявили себя смелой и решительной верноподданной, – сказал император. – Я дарую вам пурпурную ленту за отвагу и самопожертвование, а также возможность обратиться ко мне с любой просьбой. Обещаю, что исполню все, чего бы вы ни попросили в пределах моих возможностей.
У Бетти от волнения
– Благодарю, ваше величество.
– Я жду вас обоих на праздновании моих именин во дворце, – продолжал император. – Награды я вручу вам на балу.
Он замолчал, Эдман и Беатрис вновь поклонились и, повинуясь короткому взмаху руки монарха, вернулись к остальным приглашенным. Зигрид поднялся и в окружении охранников направился в сторону распашных стеклянных дверей.
За несколько минут до назначенного часа на балконе здания Верховного совета появился император Зигрид Вайзал в сопровождении герцога Альмонда Серпентаса и максиса Вилмора Иксли. Правитель встал в центре, прямо над помостом, по бокам от него замерли его верные соратники. За ними полукругом застыли телохранители, готовые в любой момент отразить нападение недоброжелателей. На почтительном расстоянии от монарха вдоль балюстрады выстроились первые лица государства: советники, главы департаментов, губернаторы провинций, мэры самых крупных городов. Некоторых из них сопровождали дамы, только в отличие от максисс на трибуне они вели себя гораздо скромнее, не кичились нарядами и преимущественно помалкивали, понимая, что очутились здесь только благодаря милости господина Искли, под чьим зорким взглядом лучше было вести себя как можно незаметнее.
Император приветствовал толпу высоко поднятой рукой, сжатой в кулак. Радостные возгласы прокатились по площади и утихли далеко за ее пределами. На помост поднялся глашатай, маги усилили его голос заклятием, и он начал зачитывать длинный список предъявленных Атли Баренсу обвинений так, что даже те, кто не смог пробиться к площади, ясно слышать все от первого до последнего слова. Кругом воцарилась невообразимая тишина, и тысячи алчущих взглядом скрестились в центре эшафота.
Беатрис стояла, держась за локоть Эдмана, немного поодаль от балюстрады, и каждая новая строчка в нескончаемом перечне преступлений отзывалась жгучей болью в ее груди. Глашатай смолк, и на его место поднялся палач, одетый в черный балахон и скрывавшую лицо маску. Он держал в руках шкатулку, за его спиной встали двое помощников в таких же темных хламидах, их головы покрывали глубокие капюшоны.
За помостом вспыхнул отсвет портала, и появились жандармы, ведущие под руки Атли Баренса. Беатрис подалась вперед и всмотрелась в хорошо знакомые черты. Он был одет в светло-зеленые одежды заключенного и грубо пошитое серое пальто. Его светлые волосы свободно ниспадали на плечи, и налетавший ветер так и норовил растрепать их. Строгое будто высеченное из камня лицо осунулось, и в ярко-голубых глазах поселилась несвойственная этому волевому мужчине покорность своей участи.
Атли взошел на эшафот, жандармы сняли с него пальто и подвели к центру. Помощники палача встали возле него, надавили на плечи, и он опустился на колени. Палач приблизился к осужденному, убрал с его шеи артефакт, блокировавший потоки манны, и открыл шкатулку. Он извлек металлический обруч с прозрачными кристаллами и водрузил на голову осужденного.
– У тебя есть право сказать последнее слово, – произнес палач, и звуки его низкого голоса разлетелись над застывшей толпой.
Палач отошел в сторону, давая каждому возможность увидеть преступника в его последние мгновения. Атли, не вставая с колен, сотворил перед собой замысловатый знак, очертив звезду в круге, простер руки к небесам и истово зашептал. Беатрис не могла оторвать от него взгляда, вспомнив, что про подобные ритуалы читала в учебнике географии. В Айсарийском шараате почитали не божественную пару, а великого бога света, чьим символом могущества служила пятиконечная звезда в диске солнца, и Атли обращался к нему перед неминуемой гибелью, взывая к его милости и испрашивая для себя перерождения. Слезы покатились по щекам Бетти, но она не заметила их, поражаясь тому,
Наконец он низко поклонился, коснувшись лбом помоста, выпрямил спину и застыл, с отстраненным видом глядя перед собой. Палач истолковал его позу, как готовность принять смерть, подошел, поправил на его голове обруч и кивнул помощникам. Те приковали цепями руки Атли к крюкам, торчащим из досок, и вместе с палачом отошли к самому краю эшафота.
Правая рука императора взмыла вверх и резко опустилась, дав отмашку. Палач вдавил красный кристалл на крышке шкатулки и спустился по лестнице вместе с помощниками на землю. Несколько секунд ничего не происходило, звенящая тишина резала слух, и, казалось, люди разучились дышать. Но тут по телу Атли побежали серебряные искры, он мелко задрожал, сжал челюсти и что есть мочи натянул руками цепи. Его охватило яркое свечение, он выгнулся дугой, запрокинул голову, и душераздирающий вопль огласил округу. Сияние рвалось из него наружу, и внезапно раздался резкий оглушительный хлопок, точно лопнул под слишком сильным напором нагнетенного внутрь воздуха огромный мяч. И мельчайшие частички плоти, смешиваясь с капельками крови, разлетелись во все стороны. Багряная изморось окропила помост, забрызгала тех, кто приводил приговор в исполнение, достигла ограждения и попала на закаменевшие лица людей. Толпа в ужасе охнула и отхлынула назад, давя тех, кто напирал на них сзади. Началась толчея, истошные вопли впавших в истерику женщин уничтожили царившее доселе молчание, кто-то лишился чувств, и его принялись топтать спешащие прочь свидетели казни.
– Да будет так с каждым, кто посмеет нарушить закон и пойти против устоев Нодарской империи! – возвестил громоподобный голос императора, пробирая до костей всех присутствующих.
Народ охватило массовое безумие, люди, поглощенные священным страхом и паникой, рванули с площади. Они ничего и никого не видели перед собой, слепое стремление поскорее оказаться как можно дальше от жуткого места полностью захватило их и понесло по улицам Глимсбера. Те, кто стояли дальше остальных, не могли понять, что происходит, но поддавшись всеобщему помешательству, тоже бежали со всех ног, голося на все лады.
Император развернулся и покинул балкон в окружении охранников. Максисы успокаивали своих спутниц и старались сохранить хрупкие остатки самообладания, чтобы не потерять лицо перед другими аристократами. Беатрис мертвой хваткой вцепилась в локоть Эдмана и не могла пошевелиться. Перед ее глазами застыла картина дикой агонии разрываемого на части человека, и она никак не могла вырваться из жуткого видения, полностью подчинившего ее себе.
Эдман с трудом разжал ледяные пальцы дайны, обнял ее за плечи и прошептал успокаивающее заклинание. И Бетти смогла отмереть и посмотреть ему в глаза. В ее потрясенном до глубины души взгляде царил такой первозданный ужас, что Эдман испугался за ее рассудок. Он прижал Беатрис теснее и повел к выходу. Лакей набросил им на плечи верхнюю одежду и распахнул дверь, ведущую на портальную площадку. Дождавшись своей очереди, Эдман активировал амулет переноса и, подхватив обессилившую Беатрис на руки, переместился в парк перед своим домом.
В прихожей их встретил дворецкий, но видя, в каком они состоянии, ничего не сказал, а лишь забрал пальто и шубку. Эдман отнес Бетти в спальню, уложил на постель и уже хотел позвать мединну Вафию, как дайна схватила его за руку и взмолилась:
– Не уходи! Прошу!
Он посмотрел в ее огромные испуганные глаза и, кивнув, опустился на кровать возле нее. Эдман осторожно обнял Беатрис, и она уткнулась ему в грудь, заливаясь слезами и бессвязно бормоча. Чувство невыразимого сочувствия охватило Эдмана, он усадил ее к себе на колени, крепко прижал и принялся покачивать, словно маленького ребенка, не желавшего никак утихомириться. Бетти обвила его шею руками и, всхлипывая, положила голову ему на плечо. Так они и сидели, пока она окончательно не затихла, забывшись навеянным заклятием сном. Эдман держал ее в руках с невероятной нежностью, целовал в макушку, едва касаясь губами, и готов был ждать, сколько потребуется до ее пробуждения, лишь бы иметь возможность ощущать ее рядом как можно дольше.