Сделка
Шрифт:
«Форд» остановился напротив здания московского главка, и полковник полиции Букреев покинул с недавних пор полагавшийся ему служебный автомобиль. Здесь, на Петровке, 38, он проработал 28 лет. Начинал оперуполномоченным уголовного розыска, вскоре стал старшим опером, потом опером по особо важным делам, возглавил отдел, и теперь вот, уже второй месяц как пересел в кресло начальника Управления уголовного розыска – то бишь прославленного МУРа. Поскольку должность генеральская, а очередное звание – лишь вопрос времени, необходимого бюрократической машине министерства, чтобы соответствующие бумаги прошли все положенные инстанции и превратились в приказ о присвоении полковнику Букрееву
Только блестящие перспективы карьерного роста полковника не больно-то воодушевляли, а вернее сказать, чем дальше, тем больше угнетали. Оперативную работу он знал, понимал и любил. А вот в начальственных играх-интригах, в которые его, хочешь не хочешь, помаленьку затаскивало руководство главка, ощущал себя рыбой вне среды естественного обитания, то есть на суше. В должности начальника УУР он пробыл еще всего ничего, но уже ощутил усталость от нее, постоянно отбрыкиваясь от разного рода начальственных полунамеков, сигналов и недомолвок, имевших целью объяснить ему, простофиле, что перед законом, само собой разумеется, все равны, но надо быть готовым к тому, что есть и те, кто значительно равнее.
Пока он держался по отношению ко всем этим подковерным играм стойко. Что будет дальше, как пойдет служба – только время прояснит. Он с ностальгией вспоминал свою бурную оперскую молодость, когда ему сам черт был не брат, и даже если кто-то из больших начальников принимал решение, идущее вразрез с его представлениями о законе и справедливости, то его вины в этом не было. Он разыскивал и ловил злодеев. Что с ними происходило дальше – извините, все вопросы – к следствию и суду.
Даже уже будучи уже начальником убойного отдела, а он семь лет в этой должности оттрубил, Букреев пытался сохранять свой статус. Иногда ему это удавалось, иногда не очень. Теперь же статус обязывал прислушиваться, принюхиваться, да и вообще держать нос по ветру. Он перекочевал в стан тех, кто принимает решения и отдает приказы, а стало быть, и сам порой обречен бездумно подчиняться решениям и приказам, спускаемым сверху. С такими примерно мыслями Букреев прошел через КПП, дальше – через центральный вход и, миновав лифты, по своему обыкновению поднялся по мраморной лестнице на третий этаж пешочком. Привычка – старую собаку новым трюкам не обучишь.
Раскланявшись в приемной с секретарем Алевтиной Васильевной, вошел в кабинет руководителя Управления уголовного розыска. Он и раньше частенько сюда наведывался, но в ином качестве: то для доклада, то для получения начальственного втыка за служебные прегрешения, а случалось – и нередко – приглашался для вручения чего-нибудь памятного, вроде почетной грамоты или ценного подарка. Всяко бывало. Четверть века с гаком отпахать в сыске – это вам не шваброй гвозди забивать.
Рабочий день начался как обычно, с беглого ознакомления со сводкой происшествий за прошедшие сутки. По большому счету, интерес представляли только ночные события, потому как с работы Павел Андреевич вчера ушел в полдесятого вечера и обо всем приключившемся в столице на тот момент был осведомлен – имел привычку «держать руку на пульсе». Пробежав глазами сводку, Букреев ничего, требующего безотлагательного вмешательства, не обнаружил. Настроение стало понемногу улучшаться.
Он заглянул в ежедневник. Удивительное дело, но на сегодня ничего загодя запланированного там не значилось. Руководить МУРом – дело хлопотное, и такие вот моменты выдаются крайне редко. Понятно, что долго этот тайм-аут длиться не может. Букреева, как тертого-перетертого, хоть и бывшего, но опера, событийный вакуум всегда немного настораживал. Когда завал в делах – понятное дело, чего уж хорошего, но коли все тихо –
Однако как есть, так есть, и, покуда начальники отделов совещались с личным составом, попутно раздавая всем сестрам по серьгам, в деятельности полковника Букреева образовалась пауза. А когда тебе полста два, и мозг активной деятельностью не занят, да еще и в багажнике твоего человеческого и профессионального опыта много чего поднакопилось, в голову помимо воли приходят такие мысли, что сам диву даешься.
Сейчас вот Павел Андреевич вдруг отчего-то вспомнил как, будучи еще зеленым оперком, впервые выехал в составе группы на место преступления.
Дело было летним утром в парке «Сокольники». Кругом – рукотворный лес с зелеными лужайками. Небо голубеет. Солнышко светит. А среди берез, на травке, раскинув руки в стороны и глядя в бездонную высь широко раскрытыми остекленевшими глазами, лежит парень, молодой, красивый и… мертвый. Характерный внешний вид усопшего наталкивал на мысль, о его принадлежности к только набиравшему тогда силу спортивно-рэкетирскому сословию: косая сажень в плечах; бритый затылок; сбитые кулаки, привычные к мордобою. К тому же из-под распахнутой легкой куртки виднелась рукоятка заткнутого за пояс «ТТ», которым убиенный, определенно, воспользоваться не успел.
Это ближе к середине девяностых такие вот крепкие парни, в процессе раздела бандитского рынка, валили друг друга направо и налево. А в восемьдесят девятом, когда Паша Букреев – молодой лейтенант милиции, выпускник минской «вышки», – начинал свой путь в профессии, лихие ребята только еще только сбивались в стаи, сколачивали бригады и вооружались, чтобы крышевать активно растущее частное предпринимательство.
В те годы по стране еще не бродило столько огнестрельного оружия, как теперь, и стволы на руках имелись далеко не у всех.
Да и понятие «разборка» тогда еще не вошло в обиход. Тем не менее даже беглого взгляда вполне хватило, чтобы сразу же определить: что-то эти ребята тут делили, но не поделили…
А поразило другое – для того, чтобы жизнь покинула человеческое тело, понадобилась всего-то маленькая аккуратная дырочка во лбу.
С годами острота восприятия той давней, самой первой, встречи со смертью не на кино- или телеэкране, а в реальности, притупилась, но тогда впечатление было сильным, хоть и без истерики. Позже ему не раз встречались любители порассусолить, что, дескать, к виду смерти привыкнуть невозможно. Неправда. Еще как возможно. Особенно если сталкиваешься с ней чаще, чем все остальные.
А уж когда занимаешься расследованием исключительно умышленных убийств годами, привыкнешь как миленький.
Психоаналитически экскурс полковника в собственное прошлое резко прервал телефонный звонок.
– Слушаю, – ответил казенным тоном Букреев.
Звонили с КПП. По мере того, как полковник слушал, брови его все больше поднимались в радостно-удивленном изгибе.
– Направьте его в бюро пропусков! – приказал он, Положив трубку, встал из-за стола и, довольно глуповато улыбаясь, прошелся по кабинету, бормоча себе под нос: – Интересно… Интересно…
Подошел к двери, приоткрыл ее и попросил секретаря:
– Алевтина Васильевна, закажите пропуск на Щепилова Сергея Григорьевича – он сейчас к ним подойдет. И пошлите, пожалуйста, кого-нибудь туда, чтобы проводили его ко мне.
Вернувшись за стол, полковник взглянул на часы. Если аврал и начнется, то не раньше, чем минут через сорок, когда совещания по отделам закончатся.
«Ну очень интересно!» – снова повторил Павел Андреевич он про себя, усмехнувшись.
Через четверть часа секретарь негромко постучалась и, приоткрыв дверь, сообщила: