Сдвиг по фазе

Пирсон Кит А.

Когда мы проезжаем через район Шефердс-Буш, Клемент прибавляет газу, чтобы проскочить на желтый. Фургон дергается из стороны в сторону, взад и вперед — какой уж тут сон. Наверное, проще вздремнуть на американских горках, так что приходится смотреть в окно.

Машин не так много, однако улицы Лондона не пустеют никогда. Даже в столь поздний час видны грузовики, курсируют ночные автобусы и, конечно же, снуют такси, развозящие туристов из Уэст-Энда по гостиницами.

За окном мелькает памятник Шерлоку Холмсу, музей мадам Тюссо и Сент-Марилибонская приходская церковь, совершенно непохожая на традиционную церковь. Хотя и от приходской в ней

ничего нет — на мой взгляд, во всяком случае. У нее нет ни шпиля, ни старенького крытого входа на кладбище. И живописной пивнушки на краю лужайки тоже нет, как и крикетного павильона и сельского клуба. Нет летних праздников и рождественских ярмарок, нет домашнего клубничного варенья и танцев. Нет убегающих вдаль полей, нет дубов, вязов и берез. Нет оленей, барсуков и ежей. Иными словами, здесь нет вообще ничего, что я люблю, кроме одной-единственной женщины, и этот чертов город породил тварь, грозившую отнять ее у меня. Я ненавидел Фрейзера Рейнота, и да, признаю, крошечная часть меня действительно радуется его смерти. Вот только породивший его город продолжает жить, штампуя подобных Рейноту и исторгая бесконечный поток жертв. Преступления, наркотики, разрушенные жизни — замкнутый круг никуда не делся.

С меня довольно.

Неожиданно фургон резко поворачивает налево. К счастью, дорога впереди пустая. Несколько сотен метров чистого асфальта на заключительном этапе нашего путешествия. Пять минут до дома. Пять минут до уютной постели.

Тяжелый ботинок снова давит на педаль газа, и двигатель ревет, пока Клемент не переключает передачу. Я кошусь на спидометр: скорость уже выше шестидесяти километров в час. Машин по-прежнему нет, и я смотрю вдаль, где торчит телебашня, словно электрический фонарик, направленный в мутное ночное небо.

Краем глаза замечаю яркий белый свет справа. Бросаю взгляд через встречную полосу и вижу, что в нескольких сотнях метров впереди с боковой улицы выезжает эвакуатор. Выровнявшись после левого поворота, машина тут же сигнализирует о повороте направо, поперек нашего курса. По правилам, она должна нас пропустить, однако водитель либо нас не видит, либо и вовсе решает взять на слабо — как бы то ни было, эвакуатор вдруг оказывается прямо на нашей полосе.

Клементу остается только ударить по тормозам. Одновременно с этим он круто закладывает руль вправо, чтобы не врезаться в борт грузовичка. Уж не знаю, оборудован ли наш ветхий фургон противобуксовочной системой, но если и оборудован, ее действие никак не сказывается, и шины теряют сцепление с промерзлым асфальтом. Задние колеса заносит влево, и Клемент лихорадочно крутит руль в противоположную сторону.

Я готовлюсь к удару: зад нашего фургона неминуемо должен врезаться в эвакуатор. Столкновения, однако, не происходит. Одному Богу известно, как мы увернулись от грузовичка, я лишь успеваю заметить в боковом зеркале вспышку его задних габаритных огней. Облегчение длится недолго: фургон несется, кружась, по обледеневшему асфальту. Огни вдоль дороги сливаются в хороводе, а мой желудок норовит выпрыгнуть наружу.

Фургон продолжает неуправляемое вращение, в то время как Клемент налегает на руль и поддает газу в надежде зацепиться хотя бы одним колесом и выровняться. При всем ужасе ситуации я уже не первый раз в ушедшем в занос автомобиле и знаю, чего ожидать — и это отнюдь не успокаивает.

И вдруг какое-то переднее колесо действительно цепляется за асфальт, и фургон устремляется вперед. Кабина наполняется вонью горелой резины, а перед лобовым

стеклом возникает картина, которую я едва успеваю осмыслить: бетонная лестница чуть поуже нашего фургона с невысокими кирпичными стенками по бокам. Угол зрения слегка изменяется, и я вижу свет, отраженный от блестящих стальных перил по бокам ступенек. И снова готовлюсь к удару: на этот раз столкновения не избежать.

Закрыв глаза и напрягшись всем телом, я ожидаю нашей участи.

39

Удар просто чудовищный. В тело врезается ремень безопасности, однако погасить инерцию он не способен, и я с размаху бьюсь лицом о пластмассовую приборную панель. Подушками безопасности фургон не оснащен.

Все тело пронизывает боль, словно прижгли раскаленным тавром. Из глаз сыплются искры, а сверху меня обсыпают осколки лобового стекла. Из легких разом выбивает воздух, и вдыхаю я уже бензиновые пары вперемешку с кирпичной пылью.

А потом все замирает.

Я остаюсь в сознании и всецело понимаю, где нахожусь, И я определенно не мертв — ведь мертвые боли не чувствуют. Тем более такой жуткой. Делаю судорожный вдох и приступаю к оценке полученных повреждений. Даже не знаю, с чего начать. Пожалуй, эпицентр боли располагается где-то на переносице, откуда она перетекает в глубь черепа. Мучение столь острое, что меня даже тошнит. Далее, грудь, плечи и спина. Здесь ощущение ушибов, хотя и послабее, чем на лице. Но вот когда я пытаюсь пошевелить головой, меня охватывает ужас: основание шеи отзывается спазмом боли.

— Черт!

Хлыстовая травма? Пожалуйста, пусть это будет хлыстовая травма! Посылаю импульс в правую руку: три пальца послушно барабанят по бедру. Затем отправляю запрос ногам: я могу пошевелить пальцами! Паника немного отступает, и я продираю глаза. И от открывающегося зрелища у меня перехватывает дыхание. Буквально несколько секунд существовало два объекта — белый фургон и кирпичная стена. Теперь же они переплетены в один. У машины больше нет капота, на его месте лишь груда искореженного металла вперемешку с обломками кирпичей. Даже затрудняюсь сказать, где заканчивается приборная панель и где начинается мясорубка.

Затем мое внимание переключается на другую часть разрушенного сооружения. Часть, которая кардинально изменила положение, однако сохранила целостность — стальные перила. Теперь расположенная практически горизонтально, металлическая труба подобно копью выдается из горы обломков и тянется за линию отсутствующего лотового стекла, за приторную панель, за руль.

— Док, ты в порядке? — раздается вдруг скрежетание, в котором угадывается человеческий голос.

Я кое-как поворачиваю голову. Боль адская, но, по крайней мере, мучительный спазм не повторяется.

— Клемент?

Мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы понять, что у меня перед глазами. И все равно картина как-то не складывается. Стальная трубка перил прошла за водительское сиденье в кузов. Что мне непонятно, так это как она миновала водителя. С моего места кажется, что Клемент зажал металлическую трубу под мышкой. Вот только, похоже, из-за удара у меня нарушилось восприятие глубины, потому что с расстояниями определенно что-то не так.

Я отваживаюсь слегка наклониться вперед, чтобы получше разглядеть. Клемент сидит неподвижно, лишь отрешенно таращится перед собой. И теперь я понимаю, почему он не шевелится: труба из блестящей стали сантиметра три в диаметре вовсе не прошла у него под мышкой, а пронзила грудь прямо под ключицей.