Сдвиг
Шрифт:
Спустя час он одолевал крутой подъем Ломбард-стрит. Мир приобрел разноцветную прозрачность, а здания — новые разнообразные цвета. Они были бы приятны глазу, если бы не казались слишком уж необычными. Кругом витали какие-то странные создания: гигантские кролики и леденцы, девочки в передниках, танки, солдаты, грибовидные облака, книжные смерчи, заросли винограда и медицинских пузырьков… Одинокий птеродактиль парил над тихим городским пейзажем. Если прищуриться, можно было смотреть сквозь них, но проще было оставить все как есть и верить: мир сохранит незыблемость, хотя глаза и говорили ему, что он шел по кристаллическому озеру с дном, усеянным разноцветными камнями. Нет, не камнями — глазами, они понимающе ему подмигивали. Его тревожило только возможное возвращение пылающего мальчика.
Плывшая в его сторону розовато-лиловая морская черепаха медленно превратилась в розовато-лиловый «империал» конца пятидесятых. Шикарный автомобиль в безупречном состоянии. Как раз то, что требовалось Чандлеру.
Он как мог осторожнее и деликатнее прощупал сознание водителя: не хотелось бы, чтобы Питер — того звали Питер Моссфорд — потерял контроль над управлением, когда поворачивал к воде. Стремительно мелькали факты. Пятьдесят два года. Разведен. Возвращался, чувствуя внутри пустоту, после встречи с женщиной, ради которой оставил жену. Но не потому, что скучал по Лорне, которая родилась злой и была воспитана сварливой. Ему не хватало детей: четырнадцатилетнего Марка, жившего с матерью, и Питера-младшего, учившегося на втором курсе в Дартмуте. Когда Питер был помоложе, они вместе ходили в поход. Черт, тогда и он был моложе и приходил с работы не таким измотанным, как сейчас, и не коротал выходные в компании виски с содовой. Дорого бы он дал, чтобы снова вернуться в те старые добрые времена, когда его волосы еще не были седыми и поредевшими, а сыновья не забивались по своим комнатам при его появлении дома и не врубали на всю катушку эту чудовищную невнятицу на музыкальном центре, который он опрометчиво купил, надеясь вернуть их расположение. Когда город еще не кишел юношами, похожими на павлинов, вроде этого, наверное, битника, помешанного на Мэри Джейн [28] , или одного из тех, кто начал селиться в Кастро [29] . Моссфорд подумал: отпускать детей шататься одних в наши дни совсем не безопасно. Если бы это был Пит…
28
Марихуана (эвф.).
29
Район Сан-Франциско, который в начале 1960-х гг. начали массово заселять гомосексуалисты и лесбиянки.
Моссфорд резко затормозил и высунулся в окно. В лучах солнца его рыжеватая голова напоминала фонарь. Одиннадцатилетний Пит в сознании Чандлера шутливо изобразил, что тоже опускает окно.
— Привет, пап! — произнес Чандлер, и на лице Моссфорда расплылась радостная улыбка. — Двинем в поход?
Постоянно поддерживать в сознании Моссфорда образ Питера-младшего и в то же время убедить его, что путь к горам на севере бухты шел по восточной дороге из Окленда, было слишком обременительно, поэтому Чандлер не стал вмешиваться в маршрут, предоставив его выбор водителю. Моссфорд рассыпался в извинениях и обещаниях, что теперь все будет иначе. Чандлер подумал, что поступает некрасиво… Наутро Моссфорд проснется, и события ночи отпечатаются у него в памяти намного ярче любых снов, и какой ему покажется после этого жизнь? В ней и так полно неприятностей, а осложнять ее еще больше… Но ему так не хватало Наз, что все остальное казалось незначимым.
Когда они очутились среди пустынных холмов, образ Питера-младшего подсказал отцу, что лучше этого места не найти. Моссфорд припарковал машину и полез за палаткой в багажник. Наблюдать, как он с блаженной физиономией будет вбивать воображаемым молотком в землю несуществующие колья, было выше сил Чандлера, поэтому Питер-мдадший с гордостью заявил: «Смотри, пап, я все уже сделал сам!» — и перед глазами Моссфорда возникла отлично поставленная палатка. Его совсем это не удивило, как не удивило и то, почему за какой-то час их езды раннее утро сменилось глубокой ночью. Отец и сын приготовились ночевать.
— А мы завтра пойдем на рыбалку, пап? — спросил напоследок Питер-младший.
— Куда
Чандлер дождался, пока Моссфорд уснет, вытащил у него бумажник и пошел к машине. Он чувствовал себя последним мерзавцем и мечтал покарать тех, кто сотворил с ним все это, заставить их почувствовать то, что ощутит Питер Моссфорд, проснувшись. Но тут он вспомнил об Эдди Логане, вспомнил его лицо, искаженное страхом, и как тот собственной рукой направил себе в сердце нож, чтобы избавить себя от ужаса, который внушил ему Чандлер. Чандлер понимал: он уже совершил нечто гораздо хуже поступка в отношении Моссфорда.
Будь проклят он, этот мир, подумал Чандлер и широко зевнул. Независимо от его обретенных способностей мир был жесток и беспощаден. От этой мысли на него навалилась дикая усталость, и, тараща глаза, чтоб не уснуть, он выехал на переливающееся всеми цветами радуги пустынное шоссе. Он хотел лишь найти Наз, прижаться к ней и уснуть навсегда — во всяком случае, пока не закончится этот кошмар.
Вашингтон, округ Колумбия
9 ноября 1963 года
Лезвие ножа Рипа тускло поблескивало в свете уличных фонарей. Он не спешил нападать, и Мельхиор, сделав шаг назад, скинул пиджак. Видя, как Рип оберегает запястье правой руки, Мельхиор решил, что ему удалось либо сломать там кость, либо растянуть сухожилие. Рип переложил нож в левую руку.
Что ж, тем лучше, подумал Мельхиор, обматывая правую руку пиджаком.
— Скажи-ка, Рип, ты действительно пытался убить Кастро, или тебя послали присматривать за мной?
— Должен сказать, у тебя гипертрофированное чувство собственной значимости, — отозвался Рип, — но в чем-то ты прав. Убийство Кастро было главной задачей, а избавиться от тебя — следующей.
— Значит, дело было не в кубинцах? Это ты меня сдал. И это из-за тебя я провел девять месяцев в Бониато.
На лице Рипа мелькнула улыбка.
— Я бы предпочел убрать тебя своими руками, но засветился и был вынужден покинуть страну.
Двое мужчин кружили друг перед другом. Мельхиор подозревал, что Рип убьет его, только если будет вынужден, поскольку от мертвеца ничего уже не узнаешь. Значит, при нанесении ударов он будет осторожничать — во всяком случае, сначала. Это может оказаться единственным шансом.
— Так скажи мне — Контора в курсе, что Орфей жив?
— Теперь в курсе. Господи Боже, Мельхиор! Ты же личный негритенок Фрэнка Уиздома! Мы всегда знали, что ты слегка чокнутый, но чтобы оказаться предателем? Как такое возможно?
— Контора предала Умника. Выкинула его с места и спалила ему мозги. Я был предан ему. И остаюсь. А ты меня разочаровал. Я считал, что с твоим-то опытом ты обязательно вызовешь подмогу. А теперь у меня нет выбора — придется тебя убить.
Рип сморгнул. Мельхиор воспользовался этим и сделал выпад. Рип рванулся навстречу. Мельхиор не только не стал уклоняться, но и подставил под нож правую руку. Острая боль пронзила костяшки пальцев, но он не обратил на нее внимания и быстро стал обматывать повлажневшим от крови пиджаком запястье Рипа. Мокрая ткань обмоталась вокруг ножа, привязывая Рипа к Мельхиору, который нанес сильный удар правой ногой сбоку по колену Рипа. Нога у того подогнулась, и он, изрыгая брань, упал, увлекая за собой Мельхиора. Оказавшись сверху, Мельхиор чувствовал, как нож еще глубже вошел ему в руку. И тут он почувствовал резкую боль: Рип пустил в ход зубы! Мельхиор выдернул руку и с размаху нанес удар локтем Рипу в нос — лицо того мгновенно залилось темной кровью. Второй удар локтем раздробил адамово яблоко. Третий удар — в грудину — был уже из чувства мести: Мельхиор был вне себя от укуса!
Рип отчаянно пытался набрать в грудь воздуха, но в размозженном горле лишь клокотало, и звук этот напоминал тот, что издает в сливе вода, когда засорились трубы. Мельхиор размотал на руке пиджак. Нож вонзился ему в край ладони. Сжав зубы, он его выдернул и, отрезав им кусок пиджака, замотал рану. Все это время Рип корчился на земле и хрипел.
— Мне жаль, что все зашло так далеко, — проговорил Мельхиор, — и ты не увидишь самого интересного. — С этими словами он наступил Рипу на горло и дождался, пока тот не затих.