Седьмая чаша (сборник)
Шрифт:
— Или обманули! — вдруг вырвалось у Тодорчева.
— Вот именно. Совсем не обязательно насилие над волей, принуждение, проще прибегнуть к хитрости, обмануть, — согласился майор. — Но вернемся к первому вопросу: резонно ли предполагать, что кто-то хотел внушить супруге Кандиларова, а через нее, вероятно, и нам, что ее муж с шестнадцатого по тридцатое сентября находился в санатории шахтеров. Именно внушить, ибо мы-то бесспорно установили, что и духу его там не было. Почему бы не допустить, что и вторым посланием нас хотят ввести в заблуждение? Ведь если признать, что Кандиларов уже в Турции, то сама собой отпадет
— Хочешь сказать, что для нас разыграли спектакль? Мерси! Сначала попытайся ответить на такую реплику из зала: «Твоя версия построена на правиле „почерка преступника“, не так ли?» Мол, тот, кто действовал определенным способом, обязательно его повторит. Только ведь нет правил без исключений. Кто поручится, что наш случай — не исключение?
Бурский попытался было возразить, но полковник остановил его жестом.
— Потерпи! Этот твой гипотетический преступник, разве не обязан он был допустить, что как только мы обнаружим обман с первой открыткой, то наверняка поставим под сомнение и достоверность второй?
— Верно. Не будь первой, я бы не усомнился во второй.
— Вот так-то! И что из этого вытекает?
— Автор этих открыток, на мой взгляд, явно перестарался. Переборщил. Но вот почему?..
— Да, так почему? — торопил полковник.
— Не исключено, что просто по недомыслию, по собственной глупости. Вообще-то я избегаю оперировать версиями о глупом преступнике, слишком это опасно. Потому допускаю: трюк с открытками был кому-то необходим, чтобы оттянуть время, отдалить начало розыска. И следует признать, трюк удался, мы потеряли три с лишним недели. А сейчас, вполне возможно, трюкачу уже безразлично, если обман и раскроют. Ведь Кандиларов или в Турции, или… — Бурский развел руками.
— Что — или? Договаривайте.
— Не знаю. Но сложности предвижу немалые.
— Товарищ полковник, разрешите и мне, — попросил Шатев.
— Какие тут разрешения? Да мы все четверо только и ждем, когда нас посетит наконец умная, оригинальная мысль!
— В обеих открытках обращение к жене — «Милая Виргиния», — сказал Шатев. — А Кандиларова утверждает: иначе, как Джиной, муж ее не называл. Лично ее это больше всего и смутило. «Будто не он писал» — вот что она сказала. Давайте задумаемся. Может быть, муж хотел таким образом предостеречь свою жену, а?
— Вот это мысль! — воскликнул полковник Цветанов.
— Если судить по семантическому анализу… — начал было Бурский, но начальство его осадило:
— Не объясняй нам, пожалуйста, что такое семантика. Давай-ка послушаем капитана. Сдается, у него что-то дельное наклевывается.
— Я убежден, что это странное обращение — не случайность. Должно быть, в обоих случаях Кандиларов не смог прибегнуть к открытому тексту. Значит, нечто, — Шатев возвысил голос, — препятствовало ему изъясняться свободно. А может, некто?.. Тогда о каком препятствии конкретно может идти речь? О принуждении, например. Об угрозах. О насилии… И другая странность — подпись отправителя: «П. Христов».
— Что же здесь странного? — удивился полковник. — Любой болгарин в неофициальных письмах прибегает к краткой форме подписи.
— Но он всю жизнь подписывался не иначе, как Кандиларов! Хотя фамилия его
— Все-таки он из Турции пишет, — сказал Бурский. — Объявляет себя невозвращенцем.
— Ну и что? От турок он скрывается, что ли? — сказал полковник.
2
В переводе с болгарского «кандило» значит «лампада».
— А то, что «со вчерашнего дня» он в Стамбуле, но дату не уточняет, — гнул свое Бурский.
— Не хочет, чтобы установили, когда перешел границу.
— Намекает… да нет, прямо говорит: не намерен, мол, долго задерживаться в Турции, собирается в дальние края.
— Из Турции их обычно в Америку переправляют, а то и в Австралию, — проговорил полковник.
— Или, опять-таки, нас надувают. Вынуждают ничего не предпринимать, пока он не скроется черт знает куда, — продолжал размышлять Бурский. — Чтобы и не пытались разыскивать его в Турции.
— Что еще, капитан Шатев? — немного выждав, спросил Цветанов.
— Еще… Содержание стамбульской открытки кажется мне чересчур сухим. Все-таки любимая женщина, на двадцать пять лет моложе. Кандиларов порывает с ней, может быть, навсегда. А подпись — точно на пустяковой записочке: «Твой П.» Заметьте: в первой открытке все гораздо сердечнее: «Целую тебя. Твой Петко».
Шатев замолчал, и трудно было понять, исчерпал он аргументы или ждет поддержки своих коллег.
— Ну так вот, — сказал полковник, досадливо махнув рукой. Ничто меня не убеждает, что Кандиларов не пьет сейчас шербет на берегах Босфора. И если ни у кого нет более весомых аргументов, то мой вам совет, ребятки: распрощайтесь с пустыми домыслами. Пора передавать дело коллегам из госбезопасности. Оно их заинтересует гораздо больше, чем вас, да и возможностей у них побольше. Глядишь, узнают и где он обретается в Турции, и с кем снюхался, и что поделывает, и куда понесут его ветры эмиграции.
— Лично я не согласен, товарищ полковник, — заявил вдруг Бурский.
— С чем это не согласен? — поморщился полковник. — Что у госбезопасности больше возможностей?
Не очень-то он любил, когда ему перечили так решительно.
— Не согласен, что нужно у нас дело отнимать. Как бы не попасть впросак перед коллегами из госбезопасности.
— Не беспокойся за свою репутацию. Если кто и окажется в неловком положении, так только я… Приказываю: розыск прекратить. Пропавший человек найден. Или вам охота тянуть дело Кандиларова до тех пор, пока не выйдете на пенсию?
Возвращаясь к себе, молчали. Но в душе каждого бушевала буря, и, едва переступив порог кабинета, Шатев громыхнул:
— Ну подумай, что ж это!..
— Николай! — резко осек его Бурский и глазами показал на стажера.
Решением начальника он и сам был недоволен, но его спокойный, выдержанный характер исключал крайности, срывы, а тем более недостойные выражения. Просто в данном случае полковник был прав. Стамбульская открытка достаточно красноречива: в Болгарии следов исчезнувшего нет, так что…