Седьмая чаша (сборник)
Шрифт:
— Эх, братцы, жили б мы где-нибудь на Западе, а? Ну, не в Штатах, так хоть бы в Канаде. Вы бы меня брали с собою на самые что ни на есть интересные дела. Заграбастаю я, к примеру, сумасшедший гонорар — и делю с вами деньгу, поровну, по-братски.
— Да ты, Пухи, и при социализме с голода не умираешь, — сказал Бурский. — И на дело вот тебя пригласили, и дележки гонорара не требуем.
— Пригласили… Небось до входа в пещеру, а дальше — стоп, служебная тайна? Снимай окрестные взгорья да перелески. И насчет дележки отвечу: тридцать-сорок левов, больше у нас за статью не зашибешь. Чего
Бурский проследил, как реагируют его коллеги. Забыл их предупредить, что Пухи нельзя принимать всерьез. Все дипломатично делали вид, что ничего не слышат. Бурский сказал:
— Ладно, Пухи, перейдем непосредственно к нашему делу. Что ты знаешь о Подлой пещере? Там обнаружен труп, и, может, как раз того, кого мы ищем.
— Местные зовут ее Черной дырой, иногда — Чудной пещерой. Теперешнее название — результат умственных усилий спелеологов-интеллектуалов. Если поедешь по здешним селам и станешь спрашивать, где Подлая пещера, люди будут только плечами пожимать.
— Пусть так, но почему ее назвали именно Подлой? Должны же быть причины.
— Увидишь — вмиг все поймешь. Не приведи тебе господи испытать на себе ее подлость. В пещерах вообще полным-полно всяких подлостей: лабиринты, теснины, сифоны, пропасти, водопады… И черт знает что еще, вплоть до полчищ летучих мышей. Но у Черной дыры есть и свой коронный номер. Вход в нее легкий, удобный, из гладкого песчаника, потолок высокий. И кто войдет в нее впервые, допустим, в одиночку, без проводника, может даже не сгибаться. Но вот шаг, другой, дневной свет вмиг тускнеет, глаза еще не адаптировались к темноте — и бац! — пропасть. «Бац» — в том смысле, что непременно в нее загремишь. Только это не вся еще подлость, не вся! Внизу, метрах в двадцати, ждет тебя не дождется ледяное озерцо. Если ты, падая, не разбился об острые выступы, даже если и в озере не утонул, не спеши праздновать победу. Отыскать путь назад почти невозможно, кругом отвесные каменные стены — то есть вроде как продолжение подлости. Узенький проход вдруг кончается, и ты хочешь не хочешь должен повернуть вправо, переступить на скальный карниз, обогнуть озеро. А ближе к выходу пещера снова становится удобной и гостеприимной. Вот такие-то, братцы, дела…
Побывав в окружном управлении, поехали в морг, несомненно, самое неприятное место любой больницы. Если садики с гуляющими по дорожкам и сидящими на скамейках выздоравливающими в смешных линялых пижамах навевают мысли о мире и покое, если вид палат располагает к печали, то морг внушает ужас всякому, кто не настроен философски.
Сначала Бурский вошел туда один. Постояв над телом, к которому его подвели, он вернулся к своей группе.
— Пухи, ты останься здесь, — распорядился он. — Сторожите вдвоем бесценную твою аппаратуру.
Он взглянул на стажера. Парень будто прочел его мысли — и заторопился впереди всех к дверям морга. Что поделаешь, придется новичку привыкать.
Самым страшным было лицо — вернее, отсутствие лица. При виде этого кровавого месива Бурский подумал: «Хорошо все-таки, что не взяли сюда Кандиларову!..»
Все стояли вокруг, потрясенные видом того, что еще недавно было человеком. Стажер, позеленев, стискивал зубы в последних усилиях сдержать
— Петко! — Бурский впервые обратился к нему по имени. — Отправляйся к машине. Расскажи журналисту о том, что здесь увидел.
Стажер попытался было возразить, но из его сдавленного горла вырвался лишь нечленораздельный стон.
— Немедленно! — прикрикнул майор. — Я приказываю.
Тодорчев вышел, шатаясь.
В помещении появился полковник Пепеланов из Смолянского окружного управления.
— В каком виде извлекли мы его из озера в пещере, в таком и оставили, — произнес он несколько загадочную для всех фразу, видимо имея в виду, что тело не анатомировали. — Разве что, когда одежда высохла, карманы проверили. Но ничего не обнаружено. Ни документов, ни даже сигарет и спичек, хотя он курил, судя по желтым кончикам пальцев. А из воды его вытащили, чтобы сэкономить ваше время. До вашего приезда держали в холодильной камере. В таком вот виде, как и сейчас, с камнем на шее…
На мраморной плите лежал увесистый, килограммов на десять, камень. Он был крепко перевязан крест-накрест белой синтетической веревкой, вроде тех, что используют альпинисты.
— С камнем на шее! — нарушил молчание Шатев. — Классическое самоубийство. Когда он бросился в пропасть, он ведь еще и бился о выступы скалы. Вот потому и лицо…
— Цэ-цэ-цэ-цэ-цэ! — зацокал языком доктор Брымбаров.
— Что ты сказал? — спросил Шатев.
— Я сказал «цэ-цэ-цэ». В том смысле, что все было несколько иначе.
— А как?
— Разве не видишь, что раны на лице — бескровные? Они нанесены тупым орудием уже после смерти бедняги. И лишь потом тело сбросили в озеро. Убийца не знал, что там мелко!
— Ты уверен? — спросил Бурский.
— При чем здесь моя уверенность? Это же очевидно. Здесь будем вскрывать или повезем в Софию?
— В Софию, в Софию. Нельзя медлить. Только вот заглянем в пещеру, полюбопытствуем, что в ней подлого.
— Тогда я позабочусь об отправке, — забеспокоился доктор. — Вряд ли найдется здесь холодильный микробус…
— Да, займись этой проблемой, пока мы сходим к пещере, — согласился Бурский.
В разговор вступил трассолог Минчо Пырванов.
— Когда будете забирать его, — сказал он доктору, — оставите мне одежду. И отпечатки надо снять.
Доктор взял набрякшую руку покойного и принялся рассматривать ее, словно хиромант. Рядом примостился Минчо с лупой наготове.
— Изрядно размок, — сказал, сощурившись, Брымбаров. — Кто знает, сколько дней он пробыл в воде.
— Кто знает, тот знает, — вздохнул трассолог. — Материала для идентификации — с лихвой. Как обнаружили тело — плавало на поверхности?
— Да нет, — ответил полковник Пепеланов. — Там, где он упал, было не очень глубоко. Камень лежал на дне, а тело плавало в вертикальном положении. Одни ноги торчали над водой — по колени…
— Руки, ноги, — бормотал между тем бай Минчо. — Тут мне, пожалуй, больше всего туфли его помогут.
Склонившись над туфлями, он сосредоточенно разглядывал их в сильную лупу. Все подошли к трассологу ближе. Туфли были черные, блестевшие, точно лаковые, с высокими каблуками. Обыкновенно такие носят низкорослые мужчины.