Седьмая чаша
Шрифт:
– Сколько у вас пациентов?
– Тридцать, сэр. Разношерстная публика.
Я заметил, что на уровне человеческого роста в дверях вырезаны глазки. В проеме открытой двери стоял еще один служитель в сером халате и заглядывал в палату.
– Ты принес воду для мытья, Стивен? – послышался женский голос изнутри.
– Да, Алиса. Забрать твой ночной горшок?
Сцена выглядела вполне мирной, даже домашней. Перехватив мой взгляд, Гибонс улыбнулся:
– Алиса большую часть времени совершенно нормальна. Но бедняжка страдает падучей в тяжелой форме. Не успеешь оглянуться,
Я невольно подумал о Роджере.
– Ей разрешено приходить и уходить, когда она захочет. А вот этому парню – нет.
Смотритель остановился перед дверью, запертой на тяжелый засов, и улыбнулся мне, продемонстрировав обломанные серые зубы.
– Познакомьтесь с его величеством.
Он открыл смотровой глазок и отступил в сторону, чтобы я мог заглянуть внутрь.
Зрелище, представшее моему взгляду, заставило меня выдохнуть и сделать шаг назад. Квадратная камера с закрытыми ставнями на окнах освещалась единственной свечой, воткнутой в горлышко бутылки, стоящей на полу. На выкрашенном белой краской стульчаке для ночного горшка сидел невероятно жирный мужчина. Его борода была коротко подстрижена – в точности так же, как у нашего короля, каким его чеканят на монетах. Грузное тело было облачено в совершенно невероятный пестрый наряд, сшитый из разноцветных лоскутов. В руке больной держал трость для ходьбы, на один конец которой был насажен деревянный шар – по всей видимости, это был его «скипетр». На лысом черепе сумасшедшего красовалась бумажная корона, выкрашенная в желтый цвет.
– Как вы сегодня, ваше величество? – спросил Хоб.
– Неплохо, дружок. Можешь привести моих верноподданных, я приму их.
– Может быть, позже, сир. Мне сначала нужно вычистить сортиры.
– Ах ты, дерзкий раб!
Гибонс захлопнул дверцу глазка и хрипло рассмеялся.
– Убежден в том, что он король. Раньше был школьным учителем, правда не очень хорошим. Ученики издевались над ним, играли в футбол на его уроках. А потом он вдруг решил, что является королем, и все его беды растаяли как дым.
– Шутовски изображать короля – это опасно, – заметил я.
Гибонс кивнул:
– Именно поэтому родственники поместили его сюда – подальше от посторонних взглядов. Сумасшедшие вообще произносят много опасных речей. Но на то они и психи, чтобы не понимать: нынче нужно быть особенно осторожным в том, что говоришь.
Он улыбнулся и вздернул брови.
– А теперь пойдемте, я покажу вам нашего Закованного Ученого. Он обитает через две палаты. Весьма образованный субъект.
Гибонс окинул мою одежду насмешливым взглядом.
– Доктор общего права из Кембриджа. Не получив должности, которой добивался, напал на директора своего колледжа и едва не отправил его к праотцам. К таким, как я, он вполне терпим, а вот образованных людей просто ненавидит. Видели бы вы его в гневе! Если вы войдете в его палату, он набросится на вас и вцепится в лицо. Его мы держим под неусыпным надзором, но я могу открыть смотровой глазок, чтобы вы поглядели на него.
– Нет уж, спасибо.
– Он любит рисовать карты и планы, а сейчас перепроектирует для нас
– Да, весьма дурно.
Я услышал неподалеку звук голосов и узнал возбужденный, злой голос Дэниела Кайта.
– Где это? – спросил я.
– В гостиной. Они, должно быть, вошли через черный ход. Так вы точно не хотите посмотреть на нашего ученого? – спросил смотритель уже с явной издевкой.
– Нет, – резко ответил я, – не хочу. Отведите меня к Кайтам.
Гибонс проводил меня в маленькую комнату с расставленными кругом дешевыми стульями, обшарпанным столом и огнем, горящим на решетке жаровни. Стены каморки были голыми. Минни Кайт сидела на стуле с совершенно опустошенным видом, а ее супруг горячо спорил с пухлым, мрачного вида человеком в черной куртке без рукавов.
– Вы могли бы попытаться накормить его! – кричал Дэниел.
– Ага, еще чего! Чтобы один из моих смотрителей силком поднимал его с пола, а второй засовывал в рот еду? У них нет на это ни времени, ни желания. Он их пугает. Да он всех пугает! Лежит на полу, мычит, бормочет, зовет Бога… Неудивительно, что половина моих сотрудников считает его одержимым. Пищу ему приносят, а уж есть ее или нет – это его дело.
– Какие-то проблемы? – вмешался я в спор. – Вы, должно быть, главный смотритель Шоумс?
Когда толстяк повернулся ко мне, я представился:
– Я мастер Шардлейк, адвокат семьи Кайт.
Шоумс посмотрел сначала на меня, потом на Кайтов.
– Каким образом вы можете позволить себе адвокатов, если вы даже не в состоянии оплачивать мои счета? – агрессивно спросил он.
– Я назначен судом прошений.
– А-а, – фыркнул главный смотритель. – Адвокат бедняков! А по оснастке не скажешь, – добавил он, явно намекая на мою богатую одежду.
– Вот именно, – резко ответил я, – адвокат, который может опротестовать в суде выставляемые вами счета и поставить вопрос о неправильном лечении. Это случится завтра, если то, что я увижу здесь сегодня, мне не понравится.
Шоумс поглядел на меня своими глубоко посаженными поросячьими глазками.
– За мальчиком трудно ухаживать, он…
– Он нуждается только в питании, – проговорила Минни. – И чтобы кто-то набрасывал ему на плечи плед, когда он падает на пол.
Женщина повернулась ко мне:
– Здесь так холодно, а этот негодяй отказывается развести огонь.
– Огонь стоит денег!
Я повернулся к Кайтам:
– Мне хотелось бы увидеть Адама.
– Мы как раз собирались к нему.
– Отправляйтесь к нему, если угодно, только вы от него все равно ничего не добьетесь.
Толстяк буравил меня взглядом, и я понял: для этого человека Адам Кайт – всего лишь досадная помеха, и он не будет сожалеть, если тот отдаст Богу душу. Не пожалеет об этом и совет, у которого станет одной проблемой меньше.
– А потом, мастер Шоумс, – сказал я, – мне хотелось бы побеседовать с вами.
– Что ж, идите. Меня пока ждут другие дела.
Нас отвели к еще одной зеленой двери. Она была заперта. Шоумс отпер ее и заглянул в палату.
– Он в вашем распоряжении, – проговорил смотритель и удалился.