Седьмая часть тьмы
Шрифт:
– Видите ли, Государь, охрана цивильных объектов во многом зависима от э-э… самих объектов.
– То есть, от меня?
– И всех остальных членов императорской фамилии. Каждый выезд за пределы дворца, особенно незапланированный, прибавляет седых волос каждому усердному слуге Государя.
– Но здесь, на территории дворца?
– Ни один бомбист сюда проникнуть не может. Штурмовать - при всех недостатках дворца, как оборонного сооружения, понадобился бы минимум батальон для его захвата, и это при условии, что подмога будет слепа и глуха к нашим призывам о помощи. В противном случае она прибудет менее чем
– Хорошо, хорошо, - охрана всегда неодобрительно относилась к легкомысленной, по ее мнению, постройке - дерево, и дерево. То, что территория была обнесена четырехметровой бетонной стеной, наподобие великой китайской, слабо утешало бравых пехотинцев.
– Но, Государь, я должен спросить… Ваш интерес - он вызван определенными обстоятельствами, или это…
– Это просто беспокойство… Ничего определенного, никаких фактов. Беспокойство.
– Осмелюсь посоветовать вам, Государь, затребовать для охраны егерский отряд.
– Егерский отряд? Разве моих пехотинцев недостаточно?
– Морская пехота отдаст за вас, Государь, всю кровь, до последней капли, - несколько высокопарно ответил капитан, впрочем, он имел на это право - трое пехотинцев погибло, а более десяти было ранено, включая капитана во время инцидента двадцать девятого года.
– Но должен признать, я бы чувствовал себя увереннее, если бы удалось осуществить круглосуточное патрулирование прилегающего ко дворцу леса. Я уже имел случай предлагать это Вашему Императорскому Величеству, но тогда вы отвергли мое предложение.
– Егерский отряд? Может быть, потом. Сейчас же, капитан, у меня есть для вас иное, более спешное поручение. Я - моя семья, - завтра утром покинем дворец.
– Прикажете подать Императорский поезд?
– Нет, мы едем не в первопрестольную. В Крым, в Севастополь.
– Будет очень сложно организовать зеленый путь, Государь, - капитан не выказал удивление, напротив, казалось, он ожидал такого решения.
– Поэтому, капитан, мы не поедем нашим поездом. Распорядитесь, что бы к регулярному курьерскому прицепили три вагона, думаю, этого будет достаточно.
– Будет исполнено, Государь.
Капитан ушел - озадаченный или окрыленный, Алексей не мог понять наверное. Скорее, и то, и другое. И третье. Многие завтра будут в схожем состоянии. Не так уж, собственно, важно, верно или не верно предположение дядюшки Вилли о покушении. Просто пришло время делать дело.
Алексей чувствовал себя возбужденным, пожалуй, возбужденным излишне. Силы не в день растратить нужно, попридержим лошадушек. За сегодня он успел переговорить с черноморским и балтийским флотами - хорошо, во дворце есть свой радиоаппарат; набросал вчерне текст манифеста, который объявит там, в Севастополе, на борту "Императрицы Марии". Если сенат обнародует свое решение раньше, то решение, о котором сообщил сегодня, тем лучше для сената. Во всяком случае, для сенаторов. Нет - все равно, сенат будет распущен манифестом.
Флот полностью на его стороне. Армия… Что ж, старые офицеры - лучшие офицеры!
– никогда не любили нынешних. Армия даст ему Германию, он армии - мирный договор. Коминтерн, потеряв Германию, этот договор подпишет, еще и репарации оплатит, лишь бы живота не лишиться, Австро-Венгрии.
Он потянулся в кресле. Нога на скамеечке, нарочно для того
Он содрогнулся от отвращения. Придут же, право, в голову мысли…
Зазвенел тонко комар, явно очерчивая пределы любой власти - вот я каков, поди, возьми за пятак! Никакая морская пехота не оборет! Время отдохнуть, всего не одолеть разом.
Алексей покинул кабинет; вечером во дворце становилось тихо, он так любил. Зашел в покои императрицы. Мария сидела у лампы, гусиным пером черкая что-то по бумаге; он на цыпочках вышел. Дамской поэзии не понимал, впрочем, как и мужской, но критики о Морозовой отзывались лестно, даже явные германофобы (особенно они! "Только истинно русская душа может понять красоту слова простой русской женщины, сумевшей выразить в своих творениях…" и т. д. и т. п.) подтверждало надежность псевдонима.
Сашеньку укладывали. Алексей не стал его разгуливать, поцеловал на ночь и ушел. Так и придется вечер одному коротать? Зашел к учебную залу, покрутил глобус. Велика, велика Россия. Новая часть света, седьмая, эко выдумали. Рановато претендовать на географическую исключительность. Может, и седьмая, да не света, а тьмы. Темно кругом. В душах. И в его душе тоже.
Сейчас он почувствовал, что утомился. Захотелось принять успокоительную хвойную ванну и спать. Он переборол себя, знал, не уснет, только изведется, ворочаясь до полуночи и дальше. Пусть вечер идет своим чередом.
Светильники на террасе горели приглушенно; мошка, бабочки вились вокруг, назойливо стараясь - показаться. Другой цели у них вроде и нет.
В музыкальной гостиной он заметил маркиза Бови. Тот сидел у нотного столика, что-то записывая в толстую тетрадь коленкорового переплета. Заметив Алексея, он вскочил, тетрадь с колен упала на пол.
– Добрый вечер, маркиз, - Алексей наклонился, поднял тетрадь и передал ее Бови.
– Сегодня все пишут. Даже я. Нашли что-нибудь любопытное?
– Исключительное, Ваше Императорское Величество! Там же, в той книге (Алексей заметил, что маркизу не захотелось назвать книгу) я обнаружил лист с пометками - вот он, я перерисовал буквы. Это, похоже, перевод на русский?
– Церковнославянский.
– Вы не могли бы прочитать? Как это звучит?
– Попробовать можно, но получится ли? Эти слова лишены смысла. Кто-то, может быть, сам Иоанн Четвертый, искал верный способ произнести заклинание.
– Да, я так и предполагал, - маркиз оправился от смущения, сейчас он был с императором на равных. Вернее, он был не с императором, а с коллегой. И славно, подумалось Алексею.
– Но для чего? Латынь сама по себе довольно верно воспроизводит звуки.
– До некоторой степени. Полноценного фонетического языка не существует. Не все, конечно, схожи с английским, но искажения присутствуют в каждом из них.